16.04.2007 00:00 Еженедельный журнал «Профиль»

Архивная публикация 2007 года: "Сара Мун: сказка без глянца"

12 апреля в рамках фестиваля «Мода и стиль в фотографии» открылась выставка Сары Мун. Она дитя мира моды, автор иконы гламура — календаря «Пирелли-1972», на основе которого создана коллекция-2006 D&G.— Вы долгое время работали моделью. Как получилось, что оказались по другую сторону камеры?

— Действительно, в 60-х я была моделью, и частенько друзья-фотографы просто всовывали мне в руки камеру и просили что-то снять. У меня неплохо получалось, я потихоньку освоила технику фотографии и втянулась. А так как в мире моды и в модных журналах были связи, мне стали подбрасывать работу. Так 15 лет я работала fashion-фотографом. В 70—80-е годы мир моды был совсем иным — он был прекрасен, не было стереотипов и было много свободы. Теперь все изменилось, все дружно шлепают однотипные фотки (при помощи цифры, которая не требует сложных технических навыков), а шаг влево-вправо расценивается как побег. Современному фотографу сложно себя выразить в модных журналах, они целиком во власти глянца, который котируется на рынке.

— Вы же, судя по вашим работам, любите больше даже черно-белое фото.

— Да, я предпочитаю черно-белую пленку для художественных работ, ну а мир моды, конечно, требует цвета. Это просто два разных подхода. Точно так же: могу работать с цифрой, но предпочитаю классическую пленочную фотографию. Жаль только, что она медленно умирает. Производители перестают выпускать пленку, бумагу, реактивы... А ведь цифра не может заменить пленку, она не в состоянии передать всех нюансов.

— Вы поэтому ушли из fashion?

— На самом деле я до сих пор связей с этим миром не растеряла, из этого лабиринта не так просто уйти. Но толчком для свободного плавания вне мира моды стала смерть моего напарника, замечательного фотографа Майка Явела. С 1985 года стала работать для себя, сняв первую сказочную серию про Красную Шапочку для американского издания. Было очень сложно найти собственный голос. Вообще в современном искусстве с индивидуальным голосом сложно, слишком многое зависит от кураторов, выдающих художнику своеобразный паспорт, который как бы гарантирует «красоту» его произведений.

— Откуда эта тяга к сказкам (на фестивале представлена экспозиция «Русалка Одервиля. По мотивам сказки Г. Х. Андерсена»)?

— Меня в сказках привлекает символика, архетипы, которые дают толчок фантазии и вместе с тем не ограничивают свободу художника. Ничего общего с детством. Все пять моих сказочных серий, включающих короткометражные фильмы и фотографии (по мотивам «Синей Бороды» Шарля Перро и произведений Ганса Христиана Андерсена — «Красная Шапочка», «Русалочка», «Оловянный солдатик» и «Девочка со спичками». — «Профиль»), — для взрослых. Ведь эти истории лишь последние пару сотен лет воспринимаются как детские сказки, а раньше, в течение тысячелетий, это были легенды, аккумулировавшие глобальный опыт человечества. Мне кто-то сказал, что история про Золушку уходит корнями в мифы Древнего Египта.

— Почему вы сопровождаете фотографии фильмами?

— Я вообще люблю кино. И регулярно его снимаю (фильм «Лулу» получил премию на Венецианском фестивале 1987 года. — «Профиль»). Один раз даже сняла полнометражное игровое кино «Миссисипи-1» (1992 год) — о путешествии отца и дочери и о большой любви. Оно, к сожалению, не принесло коммерческого успеха. И денег на новое большое кино мне не дали. Так что приходится делать «экономичные» короткометражки с бюджетом в 30—40 тыс. евро. (Смеется.)

— А на них вы откуда деньги берете?

— Продаю свои фотографии разных лет. Кроме того, сказочные серии очень полюбились японцам, и один частный музей в Киото регулярно издает книги с моими фотографиями, к которым приложены DVD с моими же фильмами. От этих изданий мне перепадает ровно 1000 экземпляров, которые я могу продавать по своему усмотрению. Вообще искусство сейчас коммерциализировано до крайности. Это плохо.

— Почему?

— Исчезает свобода творчества. Вместо нее царит индустрия трендов и брендов, и большинство художников стремится соответствовать этим веяниям. Впрочем, фотографам грех жаловаться, вот с кем беда — так это с живописцами. Их вовсе не осталось, писать никто уже не умеет, все перешли на видео-арт, а галереи, торговавшие живописью, либо закрылись, либо стали торговать работами фотографов.

Я долго работала в рекламе и видела, как постепенно искусство становилось коммерческим продуктом. Поймите меня правильно, я не против того, чтобы художники хорошо продавались! Я против того, что изменился сам критерий подхода к фотографии: теперь она рассматривается не как искусство самовыражения, а как средство обогащения. Произошла переориентация ценностей — во главе угла не внутренний мир человека, а требования рынка. А ведь подлинное искусство никогда не укладывается в заготовленные для него рамки.

— Кстати, с чем сейчас связан такой бешеный рост цен на фотографии? То, что еще 10 лет назад стоило сотни долларов, продается за десятки, а то и сотни тысяч!

— Если честно, для меня самой это загадка. Я еще могу понять, что отдельные удачные винтажные отпечатки талантливого и уже умершего автора (тех же Александра Родченко, Ман Рэя или Анри Картье-Брессона) стоят дорого. Но бешеные цены за тиражные работы ныне здравствующих авторов — это выше моего понимания. Хотя мне лично высокие цены на фотографию, как вы понимаете, только на руку. Но я не исключаю, что эта лафа может скоро прекратиться и рынок рухнет. Впрочем, поживем — увидим.

— Вы были лично знакомы с такой легендой, как Картье-Брессон, и даже сделали о нем фильм «Знак вопроса»...

— Да, и что приятно, ему фильм понравился. А для меня лично самым главным было то, что мы очень много общались во время съемок и стали друзьями, и мне удалось лучше узнать этого гения. Его влияние бесценно. Это очень важно, кто из фотографов на вас влияет. Я, например, всегда спрашиваю студентов: «Кого вы любите?» И исходя из ответов, понимаю, чем им лучше заняться — репортажным фото, модой, рекламой или еще чем-то. Но теперь никто не хочет быть просто фотографом-ремесленником, а все поголовно хотят быть художниками с большой буквы.

— А в чем разница между художником и ремесленником?

— Ремесленник знает путь, а художник его постоянно ищет, и в тот самый миг, когда окончательно теряет под ногами дорогу, совершает открытие. Но гении, как правило, не подозревают о том, что они гении. Разве знал о своей гениальности Кафка? Хотя Пикассо наверняка знал...

— Кто еще на вас повлиял?

— Прежде всего знаменитый в мире моды Ги Бурден. Он много работал для Vogue, делая работы, которые были не только сексуальными и гламурными, но и очень поэтичными. Кстати, в Музее современного искусства осенью будет его большая выставка. Кроме того, я очень люблю Диану Арбус (Диана — из наиболее дорогих ныне живущих фотографов, некоторые ее работы стоят $500 тыс. — «Профиль») и Роберта Франка. Его знаменитую книгу 50-х годов «Американцы» помог издать мой муж — Робер Дельпир. И, конечно, ваш Александр Родченко.

— Вы столько времени наблюдали изменения в мире моды и в мире женщин, для которых эта мода делается. Что произошло за последние 30 лет?

— Может, это покажется вам парадоксальным, но женщины стали гораздо менее свободными. В 80-х произошла своеобразная революция в мире моды, мы впервые получили возможность быть такими, какими хотели, быть самими собой, быть разными. А сейчас у женщины не осталось выбора. Она должна быть либо «гламурной и сексуальной», либо не быть вообще. Есть универсальный образ, которому женщины должны соответствовать. Глянцевые журналы навязывают чудовищные стереотипы, которым (осознанно или бессознательно) следуют миллионы. А это, в конечном счете, приводит к чудовищному однообразию, отнимает главную ценность человека — его индивидуальность. Да вы посмотрите на модную одежду — масс-маркет заполнен репликами модных брендов, дешевая Zara — та же Prada. Это чудовищно. Все, и богатые и бедные, в конечном счете выглядят причесанными под одну гребенку.

Именно поэтому я никогда не надену вещи от Armani, мне милей японские дизайнеры, одежду которых хоть не на каждом первом встретишь.

— Почему это произошло?

— Не знаю, возможно, во всем виновата кукла Барби. Поколение девочек, выросшее на этом образчике, стало себя в значительно большей степени ассоциировать с бездушной куклой, чем со своими матерями, как это было на протяжении истории человечества. И многочисленные проблемы с анорексией — лишь мизерная часть этого вреда. Остается надеяться, что после того, как ушла мода на моделей из 90-х, пройдет и нынешняя мода на актрис и глянец. Кто его знает, может, за образчики для подражания будут приняты женщины-политики. А среди них барби-герлз не встретишь — сплошь индивидуальности.