Архивная публикация 2005 года: "Савва Игнатьевич и новый Обломов"
Немец, который не признает порядка, столь же нелепое явление, как русский, который не пьет водку и уважает законы. У немцев даже слово специальное для обозначения порядка придумано — орднунг, которое известно русским не меньше, чем «алес гемахт, Маргарита Павловна». Но какой же у немцев порядок, если они проголосовать толком не могут, как давно уже научились в России. На парламентских выборах зачем-то голоса поровну поделили — не знают в результате, как с правительством разобраться. Можно ли представить более глупую картину, чем беспокойство нашего канцлера Фрадкова, который при назначении до последней минуты считает голоса депутатов…
В мире нет другой страны, у которой Россия училась бы так усердно, как у Германии. Петр I приглашал в Россию немецких купцов и ремесленников. Даже науку любви русский царь проходил у немецких девушек. Петр первым открыл «утечку умов» — только не из России, а в нее, вывозил из Германии ученых, назначая им невиданные в европейских университетах оклады. (Французы так обеспокоились, что повысили профессорам жалованье, и Екатерина, хотя и переписывалась с просветителями, переманить их не могла.) Показательно, что в президиуме Российской академии наук в Нескучном саду стоят четыре бюста — Михайло Ломоноса, Леонарда Эйлера, Пафнутия Чебышева и Аарона Лерберга. То есть наполовину славная российская наука имеет немецкие корни.
Можно сказать, что Петр прорубил окно не столько в Европу, сколько в Германию. У Пруссии Россия училась военному делу и экономике, из немецких княжеств к нам ехали императрицы. Из Германии же на наши просторы надуло коммунизм. Американский историк Мартин Малиа считает, что из всех европейских стран Россия меньше всего отличалась от Германии — к началу ХХ века отставала от нее только на 50 лет. Сегодня торговый оборот России с Германией один из самых весомых. А «утечка умов» в Германию даже больше, чем в Америку. Содиректором Института Макса Планка стал академик Владимир Фортов, кстати, бывший наш вице-премьер. А президентом России, то есть человеком, воплощающим ее чаяния, — специалист по Германии. Американист, ежу понятно, президентом РФ стать не может.
Посему вопрос, как отнесется Россия к немецкому избирательному опыту, является актуальным. Во-первых, непонятно, почему немцы, у которых кандидаты пришли к финишу ноздря в ноздрю, не обвиняют друг друга в грязных технологиях. И, во-вторых, совершеннейшая загадка, почему немцы не используют технологию передачи власти, столь оправдавшую себя в России. В-третьих, отчего немцы никого не снимали с выборов, не выливали ушаты компромата, не искали коттеджи на берегу Рейна? Не пришла ли пора в благодарность за Эйлера и Лерберга, за Екатерину, Беринга и Бирона поделиться с незадачливыми тевтонами нашими чудными открытиями? Или, напротив, нам самим надо взять у соседей очередной урок?
Нужны ли мы Европе и, в частности, Германии? Наш любимый Маркс рисовал Россию только в черных красках. Отношения России и Европы, окно в которую мы то рубим, то заколачиваем, — центральный вопрос для русского человека с того момента, как он ощутил свою национальную идентичность. Является ли Россия частью Европы, считать ли русского европейцем, принадлежит ли русский духовный мир европейскому — больные вопросы Российского государства. Наши выборы для европейца выглядят даже не посмешищем, а святотатством, поскольку выборная система является священной основой европейской демократии. Мы тоже вроде бы строим демократию, но устремление России к Европе напоминает миф об Ахилле и черепахе, которую никак, как бы ни спешил герой, не догнать.
Когда немцы, запутавшись в процентах, считали голоса на выборах, в России праздновали юбилей Куликовской битвы. Мы гордимся этой сомнительной победой, после которой еще сто лет платили послушную дань Золотой Орде, по той простой причине, что нам дико не хочется, чтобы нас считали азиатами. Самым счастливым временем в истории России был конец XIX столетия, когда наше отечество стало похоже на другие европейские страны.
Что касается русского особого пути, который так превозносят разномастные патриоты, то и эта философия принесена к нам из Германии, где романтиками в XVIII—XIX веках была выработана концепция Sonderweg. Эта концепция противопоставляет понятие «цивилизация» понятию «культура», под которой скрывается особая «духовность», ограниченная государственными границами. Кто побеждает, за кем перспектива? Борьба Саввы Игнатьевича и духовного Хоботова за Маргариту Павловну в «Покровских воротах» — это современный вариант борьбы Штольца и Обломова за Ольгу Ильинскую. Главная героиня в русской литературе всегда отождествляется с Россией. И кому она отдается? У кого лучше выборные технологии?
Немец, который не признает порядка, столь же нелепое явление, как русский, который не пьет водку и уважает законы. У немцев даже слово специальное для обозначения порядка придумано — орднунг, которое известно русским не меньше, чем «алес гемахт, Маргарита Павловна». Но какой же у немцев порядок, если они проголосовать толком не могут, как давно уже научились в России. На парламентских выборах зачем-то голоса поровну поделили — не знают в результате, как с правительством разобраться. Можно ли представить более глупую картину, чем беспокойство нашего канцлера Фрадкова, который при назначении до последней минуты считает голоса депутатов…
В мире нет другой страны, у которой Россия училась бы так усердно, как у Германии. Петр I приглашал в Россию немецких купцов и ремесленников. Даже науку любви русский царь проходил у немецких девушек. Петр первым открыл «утечку умов» — только не из России, а в нее, вывозил из Германии ученых, назначая им невиданные в европейских университетах оклады. (Французы так обеспокоились, что повысили профессорам жалованье, и Екатерина, хотя и переписывалась с просветителями, переманить их не могла.) Показательно, что в президиуме Российской академии наук в Нескучном саду стоят четыре бюста — Михайло Ломоноса, Леонарда Эйлера, Пафнутия Чебышева и Аарона Лерберга. То есть наполовину славная российская наука имеет немецкие корни.
Можно сказать, что Петр прорубил окно не столько в Европу, сколько в Германию. У Пруссии Россия училась военному делу и экономике, из немецких княжеств к нам ехали императрицы. Из Германии же на наши просторы надуло коммунизм. Американский историк Мартин Малиа считает, что из всех европейских стран Россия меньше всего отличалась от Германии — к началу ХХ века отставала от нее только на 50 лет. Сегодня торговый оборот России с Германией один из самых весомых. А «утечка умов» в Германию даже больше, чем в Америку. Содиректором Института Макса Планка стал академик Владимир Фортов, кстати, бывший наш вице-премьер. А президентом России, то есть человеком, воплощающим ее чаяния, — специалист по Германии. Американист, ежу понятно, президентом РФ стать не может.
Посему вопрос, как отнесется Россия к немецкому избирательному опыту, является актуальным. Во-первых, непонятно, почему немцы, у которых кандидаты пришли к финишу ноздря в ноздрю, не обвиняют друг друга в грязных технологиях. И, во-вторых, совершеннейшая загадка, почему немцы не используют технологию передачи власти, столь оправдавшую себя в России. В-третьих, отчего немцы никого не снимали с выборов, не выливали ушаты компромата, не искали коттеджи на берегу Рейна? Не пришла ли пора в благодарность за Эйлера и Лерберга, за Екатерину, Беринга и Бирона поделиться с незадачливыми тевтонами нашими чудными открытиями? Или, напротив, нам самим надо взять у соседей очередной урок?
Нужны ли мы Европе и, в частности, Германии? Наш любимый Маркс рисовал Россию только в черных красках. Отношения России и Европы, окно в которую мы то рубим, то заколачиваем, — центральный вопрос для русского человека с того момента, как он ощутил свою национальную идентичность. Является ли Россия частью Европы, считать ли русского европейцем, принадлежит ли русский духовный мир европейскому — больные вопросы Российского государства. Наши выборы для европейца выглядят даже не посмешищем, а святотатством, поскольку выборная система является священной основой европейской демократии. Мы тоже вроде бы строим демократию, но устремление России к Европе напоминает миф об Ахилле и черепахе, которую никак, как бы ни спешил герой, не догнать.
Когда немцы, запутавшись в процентах, считали голоса на выборах, в России праздновали юбилей Куликовской битвы. Мы гордимся этой сомнительной победой, после которой еще сто лет платили послушную дань Золотой Орде, по той простой причине, что нам дико не хочется, чтобы нас считали азиатами. Самым счастливым временем в истории России был конец XIX столетия, когда наше отечество стало похоже на другие европейские страны.
Что касается русского особого пути, который так превозносят разномастные патриоты, то и эта философия принесена к нам из Германии, где романтиками в XVIII—XIX веках была выработана концепция Sonderweg. Эта концепция противопоставляет понятие «цивилизация» понятию «культура», под которой скрывается особая «духовность», ограниченная государственными границами. Кто побеждает, за кем перспектива? Борьба Саввы Игнатьевича и духовного Хоботова за Маргариту Павловну в «Покровских воротах» — это современный вариант борьбы Штольца и Обломова за Ольгу Ильинскую. Главная героиня в русской литературе всегда отождествляется с Россией. И кому она отдается? У кого лучше выборные технологии?
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
