Архивная публикация 2002 года: "Все ушли на фронт"
Молодежь сейчас пошла совершенно не та. Прежняя горела энтузиазмом, жила высоким, пренебрегала материальным и была готова в любой момент с оружием в руках. А что сейчас? Если завтра война, если агрессор покусится на наши рубежи -- что сделает наша молодежь? Пойдет ли она в едином порыве записываться добровольцами -- или же радостно продастся врагу за его длинную СКВ? На самом деле, если враг на нас не пойдет, ответа на этот вопрос мы так и не узнаем. Оно и к лучшему."По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед, чтобы с боем взять Приморье, Белой армии ап-лот!" За мое особо задушевное исполнение этой революционной песни меня выгнали из школьного хора -- учительница музыки взяла меня туда за то, что в остальном я была круглой отличницей и отказывать мне было непедагогично. Видимо, она рассчитывала, что я отдаю себе отчет в своих вокальных способностях и буду просто молча открывать рот, но не на такую напали: я старалась изо всех сил, а уж загадочное слово "ап-лот" мне удавалось так хорошо, что я одна перекрикивала всех прочих звонкоголосых певцов нашего хорового коллектива. Слово страшно нравилось мне своей загадочностью; мне мерещились какие-то невероятные, принадлежавшие Белой армии сокровища, за которыми охотятся лихие эскадроны приамурских партизан...
Есть вещи, о которых лучше не задумываться. Вот, например, не надо думать о бесконечности Вселенной, потому что если Вселенная бесконечна, то как это? А если конец все-таки есть -- то что за ним? Размышления увлекательные, но совершенно бесперспективные.
Россия, конечно, не Вселенная, но тоже очень большая -- и поскольку нормальный человек такие масштабы осознать не в состоянии, мы нашу родину меряем примерно так же, как удава, то есть в попугаях: берем какой-нибудь Красноярский край и сообщаем, что он равен, например, семи Франциям или же четырнадцати с половиной Англиям, а если считать в Андоррах, то вообще, наверное, получится несколько тысяч. Страна родная так широка, что для большинства жителей этого самого ап-лота, то есть Приморья, Москва -- штука до некоторой степени мифическая и уж точно совершенно бессмысленная: какой от нее здесь толк? Вот от японцев с китайцами польза очевидная, а что Москва...
Надо сказать, что и Москва смотрит на Приморье с некоторым недоумением, потому что до нас оттуда доносятся сведения исключительно катастрофического характера: либо там что-то горит, либо, наоборот, тонет; попутно там украли всю рыбу и продали японцам, а потом им там отключили отопление, чем в разгар зимы поставили в довольно интересное положение.
Однако же смею вас заверить: люди в Приморье до сих пор живут, и жизнь их полна интересных событий, только до Москвы из-за наших невообразимых расстояний многое часто не доходит. И лишь иногда кто-то, не побоявшийся лично пересечь все эти просторы, доносит до нас живое подтверждение тому, что не одними тайфунами живет этот далекий край.
В Москве, разумеется, есть некоторое количество народу, корнями уходящего именно в Приморье. Большинство этих исконных дальневосточников, оказавшись в нашем городе, вынужденно теряют со своей малой родиной всякую физическую связь -- поездки нынче дороги, и не каждый способен тратить по шестьсот долларов на долететь до тамошней родни с целью исключительно повидаться. Однако некоторые из московских приморцев все же сумели покорить столицу и добиться определенных финансовых успехов -- вот, например, мой сосед по дому, Михаил, вполне может себе позволить ежегодные поездки к родственникам, живущим в приморском населенном пункте, названия которого он по причинам, которые вы скоро поймете, просил не называть, но звучит оно очень похоже на Кырки, поэтому пусть так и остается.
Кырки, по его рассказам, -- это еще не город, но уже и не деревня: при населении в три с половиной тысячи человек это место еще в советские годы было оборудовано не только электричеством, но даже газом и, страшно сказать, канализацией, что служило предметом зависти для всех окрестных населенных пунктов. Впрочем, насчет того, что эти пункты были так уж окрестными -- это некоторое преувеличение: до ближайших хоть чуть-чуть крупных человеческих скоплений было километров под пятьдесят, а ближе всего к Кыркам находилась китайская граница. Собственно, благодаря этому соседству Кырки и были так сильно оборудованы достижениями прогресса -- когда-то, во время бурной советско-китайской дружбы, сюда то и дело приезжали делегации из братского народного Китая. И как говорят старожилы, китайцы страшно завидовали кыркинскому великолепию, а кыркинцы их тогда утешали -- мол, ничего, построите развитой социализм, будете жить не хуже нашего.
Ну так вот: Михаил в очередной раз поехал на родину предков. Надо сказать, что Кыркам удалось неплохо сохраниться -- здесь еще никогда не отключали ни электричество, ни газ, канализация работала практически безупречно. Мало того -- в Кырках функционировали даже мобильные телефоны, что для такого дремучего места не совсем типично. Такая вот идиллия, даже не верится. Но вот однажды в эту пастораль вмешалась природа.
Природа, подгадав к приезду Михаила, устроила кыркинцам ураган. Даже не ураган -- так, ураганчик, мелочь, ничего толком не разрушившая. Мужественные поселяне внимания бы на это не обратили, если бы не случившийся где-то обрыв проводов -- то есть это они думали, что обрыв, потому что иначе чем же объяснить отсутствие электричества? Разве что кознями чубайсовских отключателей. Но едва лишь кыркинцы собрались выражать по этому поводу свое возмущение, как электричество появилось снова. Значит, это все-таки был обрыв, решили местные жители, Чубайс так быстро ничего не включил бы.
И они, спокойные, занялись своими делами. А потом вечером включили телевизоры -- и обнаружили, что по телевизору идет только что-то китайское. Мало того -- радио тоже говорит исключительно по-китайски, все кыркинские мобильные телефоны не работают, как, впрочем, и несколько имевшихся в правлении и на почте телефонов обыкновенных. Пришлось извлечь на свет Божий антикварную рацию. Старенькая рация преданно мигала лампочкой и неразборчиво хрипела, потом вдруг совсем замолкла, неожиданно четко произнесла некую загадочную фразу по-китайски и умерла навеки.
Тогда кыркинцы решили оправить экспедицию к соседям в поселок Груздево. Два местных пожилых японских джипа вернулись неожиданно быстро -- дорога оказалась частично затопленной, частично заваленной деревьями, так что добраться до людей на машине было решительно невозможно. К счастью, в Кырках жила смирная лошадка Муся -- и вот ее хозяин, пожилой человек Степаныч, лично оседлал скотинку и самоотверженно отправился на ней за полсотни километров. Путешествие обещало быть долгим -- Муся, будучи лошадкой кормленой и солидной, ходила рысью только домой, в любимую конюшню, а из дому всегда плелась очень медленным шагом и еще все время посматривала на Степаныча. Надеялась, что тот поймет всю порочность идеи покидания дома и передумает уезжать.
Ну так вот -- Степаныча с Мусей ждали не скоро. А они вернулись всего часа через три: в лесу, пробираясь местными тропами, Степаныч наткнулся на костер и кучу китайцев, одетых в камуфляж.
"Началось!" -- подумал Степаныч, прекрасно помнящий Даманский. И оставшись не увиденным китайцами, он развернул Мусю и оправился домой, предупреждать земляков.
...Тревогу поднял почтальон, который не смог добраться до Кырок по заваленной дороге, а потому вернулся и доложил по инстанции. Инстанции не сказать чтобы прямо встрепенулись, однако прореагировали своевременно: словом, не прошло и двух недель, как в Кырки добрались милиция и спасатели.
Поселок встретил представителей власти гробовым молчанием. Дома стояли пустыми, и видно было, что жители уходили спешно, но без паники -- припасы и скотина исчезли вместе с кое-какой домашней утварью, одеждой и одеялами, а вот телевизоры, магнитофоны и прочие блага цивилизации остались на месте. И ни души -- прямо не Кырки, а Мария-Целеста какая-то.
Озадаченные спасатели так до сих пор и стояли бы посреди деревни, почесывая в затылке и недоумевая -- если бы вдруг из кустов не появился Степаныч. Верхом на Мусе, с двустволкой поперек седла и с торжественно-скорбным выражением на лице он напомнил милиционерам виденные ими в детстве гэдээрошные фильмы про индейца Чингачгука с Гойко Митичем в главной роли; впечатление общей мужественности и решимости чуть-чуть портила легкомысленная полнота Муси -- помнится, индейские лошади выглядели как-то иначе.
-- Что случилось? -- набросились на Степаныча спасатели. -- Где люди?
-- Как -- где? В лесу, -- со сдержанной гордостью ответил Степаныч. -- Мы готовы!
Словом, вы поняли: отрезанные от жизни кыркинцы решили, что произошло вторжение китайцев. И все как один (между прочим, и вменяемый москвич Михаил) ушли в лес -- партизанить; никто не дрогнул, не сбежал -- ни трудные подростки, ни местные алкоголики, никто. Они, руководимые Степанычем, а также двумя ветеранами -- афганской и чеченской войн, -- вполне грамотно нарыли землянок, в которых устроили недееспособных односельчан, и приготовились давать посильный отпор китайским агрессорам. А что им еще оставалось думать, когда отовсюду льется китайская речь, в лесу вольготно бродят группы граждан соседней страны (разумеется, те китайские лазутчики были обычными нелегалами, пачками переходящими границу и одетыми в камуфляж буквально для камуфляжа).
Михаил вернулся в Москву совершенно счастливый -- во-первых, он понял, как хорошо, когда нет войны, а во-вторых, необыкновенно бодро себя чувствовал после такой адреналиновой подкачки, какую получил в партизанском отряде. А я вам скажу вот что: и народ, и молодежь сейчас, может, и не те, что прежде, но, как показал пример кыркинцев, если завтра война, то мы все как один... Ну и так далее.
Такой вот ап-лот.
Молодежь сейчас пошла совершенно не та. Прежняя горела энтузиазмом, жила высоким, пренебрегала материальным и была готова в любой момент с оружием в руках. А что сейчас? Если завтра война, если агрессор покусится на наши рубежи -- что сделает наша молодежь? Пойдет ли она в едином порыве записываться добровольцами -- или же радостно продастся врагу за его длинную СКВ? На самом деле, если враг на нас не пойдет, ответа на этот вопрос мы так и не узнаем. Оно и к лучшему."По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед, чтобы с боем взять Приморье, Белой армии ап-лот!" За мое особо задушевное исполнение этой революционной песни меня выгнали из школьного хора -- учительница музыки взяла меня туда за то, что в остальном я была круглой отличницей и отказывать мне было непедагогично. Видимо, она рассчитывала, что я отдаю себе отчет в своих вокальных способностях и буду просто молча открывать рот, но не на такую напали: я старалась изо всех сил, а уж загадочное слово "ап-лот" мне удавалось так хорошо, что я одна перекрикивала всех прочих звонкоголосых певцов нашего хорового коллектива. Слово страшно нравилось мне своей загадочностью; мне мерещились какие-то невероятные, принадлежавшие Белой армии сокровища, за которыми охотятся лихие эскадроны приамурских партизан...
Есть вещи, о которых лучше не задумываться. Вот, например, не надо думать о бесконечности Вселенной, потому что если Вселенная бесконечна, то как это? А если конец все-таки есть -- то что за ним? Размышления увлекательные, но совершенно бесперспективные.
Россия, конечно, не Вселенная, но тоже очень большая -- и поскольку нормальный человек такие масштабы осознать не в состоянии, мы нашу родину меряем примерно так же, как удава, то есть в попугаях: берем какой-нибудь Красноярский край и сообщаем, что он равен, например, семи Франциям или же четырнадцати с половиной Англиям, а если считать в Андоррах, то вообще, наверное, получится несколько тысяч. Страна родная так широка, что для большинства жителей этого самого ап-лота, то есть Приморья, Москва -- штука до некоторой степени мифическая и уж точно совершенно бессмысленная: какой от нее здесь толк? Вот от японцев с китайцами польза очевидная, а что Москва...
Надо сказать, что и Москва смотрит на Приморье с некоторым недоумением, потому что до нас оттуда доносятся сведения исключительно катастрофического характера: либо там что-то горит, либо, наоборот, тонет; попутно там украли всю рыбу и продали японцам, а потом им там отключили отопление, чем в разгар зимы поставили в довольно интересное положение.
Однако же смею вас заверить: люди в Приморье до сих пор живут, и жизнь их полна интересных событий, только до Москвы из-за наших невообразимых расстояний многое часто не доходит. И лишь иногда кто-то, не побоявшийся лично пересечь все эти просторы, доносит до нас живое подтверждение тому, что не одними тайфунами живет этот далекий край.
В Москве, разумеется, есть некоторое количество народу, корнями уходящего именно в Приморье. Большинство этих исконных дальневосточников, оказавшись в нашем городе, вынужденно теряют со своей малой родиной всякую физическую связь -- поездки нынче дороги, и не каждый способен тратить по шестьсот долларов на долететь до тамошней родни с целью исключительно повидаться. Однако некоторые из московских приморцев все же сумели покорить столицу и добиться определенных финансовых успехов -- вот, например, мой сосед по дому, Михаил, вполне может себе позволить ежегодные поездки к родственникам, живущим в приморском населенном пункте, названия которого он по причинам, которые вы скоро поймете, просил не называть, но звучит оно очень похоже на Кырки, поэтому пусть так и остается.
Кырки, по его рассказам, -- это еще не город, но уже и не деревня: при населении в три с половиной тысячи человек это место еще в советские годы было оборудовано не только электричеством, но даже газом и, страшно сказать, канализацией, что служило предметом зависти для всех окрестных населенных пунктов. Впрочем, насчет того, что эти пункты были так уж окрестными -- это некоторое преувеличение: до ближайших хоть чуть-чуть крупных человеческих скоплений было километров под пятьдесят, а ближе всего к Кыркам находилась китайская граница. Собственно, благодаря этому соседству Кырки и были так сильно оборудованы достижениями прогресса -- когда-то, во время бурной советско-китайской дружбы, сюда то и дело приезжали делегации из братского народного Китая. И как говорят старожилы, китайцы страшно завидовали кыркинскому великолепию, а кыркинцы их тогда утешали -- мол, ничего, построите развитой социализм, будете жить не хуже нашего.
Ну так вот: Михаил в очередной раз поехал на родину предков. Надо сказать, что Кыркам удалось неплохо сохраниться -- здесь еще никогда не отключали ни электричество, ни газ, канализация работала практически безупречно. Мало того -- в Кырках функционировали даже мобильные телефоны, что для такого дремучего места не совсем типично. Такая вот идиллия, даже не верится. Но вот однажды в эту пастораль вмешалась природа.
Природа, подгадав к приезду Михаила, устроила кыркинцам ураган. Даже не ураган -- так, ураганчик, мелочь, ничего толком не разрушившая. Мужественные поселяне внимания бы на это не обратили, если бы не случившийся где-то обрыв проводов -- то есть это они думали, что обрыв, потому что иначе чем же объяснить отсутствие электричества? Разве что кознями чубайсовских отключателей. Но едва лишь кыркинцы собрались выражать по этому поводу свое возмущение, как электричество появилось снова. Значит, это все-таки был обрыв, решили местные жители, Чубайс так быстро ничего не включил бы.
И они, спокойные, занялись своими делами. А потом вечером включили телевизоры -- и обнаружили, что по телевизору идет только что-то китайское. Мало того -- радио тоже говорит исключительно по-китайски, все кыркинские мобильные телефоны не работают, как, впрочем, и несколько имевшихся в правлении и на почте телефонов обыкновенных. Пришлось извлечь на свет Божий антикварную рацию. Старенькая рация преданно мигала лампочкой и неразборчиво хрипела, потом вдруг совсем замолкла, неожиданно четко произнесла некую загадочную фразу по-китайски и умерла навеки.
Тогда кыркинцы решили оправить экспедицию к соседям в поселок Груздево. Два местных пожилых японских джипа вернулись неожиданно быстро -- дорога оказалась частично затопленной, частично заваленной деревьями, так что добраться до людей на машине было решительно невозможно. К счастью, в Кырках жила смирная лошадка Муся -- и вот ее хозяин, пожилой человек Степаныч, лично оседлал скотинку и самоотверженно отправился на ней за полсотни километров. Путешествие обещало быть долгим -- Муся, будучи лошадкой кормленой и солидной, ходила рысью только домой, в любимую конюшню, а из дому всегда плелась очень медленным шагом и еще все время посматривала на Степаныча. Надеялась, что тот поймет всю порочность идеи покидания дома и передумает уезжать.
Ну так вот -- Степаныча с Мусей ждали не скоро. А они вернулись всего часа через три: в лесу, пробираясь местными тропами, Степаныч наткнулся на костер и кучу китайцев, одетых в камуфляж.
"Началось!" -- подумал Степаныч, прекрасно помнящий Даманский. И оставшись не увиденным китайцами, он развернул Мусю и оправился домой, предупреждать земляков.
...Тревогу поднял почтальон, который не смог добраться до Кырок по заваленной дороге, а потому вернулся и доложил по инстанции. Инстанции не сказать чтобы прямо встрепенулись, однако прореагировали своевременно: словом, не прошло и двух недель, как в Кырки добрались милиция и спасатели.
Поселок встретил представителей власти гробовым молчанием. Дома стояли пустыми, и видно было, что жители уходили спешно, но без паники -- припасы и скотина исчезли вместе с кое-какой домашней утварью, одеждой и одеялами, а вот телевизоры, магнитофоны и прочие блага цивилизации остались на месте. И ни души -- прямо не Кырки, а Мария-Целеста какая-то.
Озадаченные спасатели так до сих пор и стояли бы посреди деревни, почесывая в затылке и недоумевая -- если бы вдруг из кустов не появился Степаныч. Верхом на Мусе, с двустволкой поперек седла и с торжественно-скорбным выражением на лице он напомнил милиционерам виденные ими в детстве гэдээрошные фильмы про индейца Чингачгука с Гойко Митичем в главной роли; впечатление общей мужественности и решимости чуть-чуть портила легкомысленная полнота Муси -- помнится, индейские лошади выглядели как-то иначе.
-- Что случилось? -- набросились на Степаныча спасатели. -- Где люди?
-- Как -- где? В лесу, -- со сдержанной гордостью ответил Степаныч. -- Мы готовы!
Словом, вы поняли: отрезанные от жизни кыркинцы решили, что произошло вторжение китайцев. И все как один (между прочим, и вменяемый москвич Михаил) ушли в лес -- партизанить; никто не дрогнул, не сбежал -- ни трудные подростки, ни местные алкоголики, никто. Они, руководимые Степанычем, а также двумя ветеранами -- афганской и чеченской войн, -- вполне грамотно нарыли землянок, в которых устроили недееспособных односельчан, и приготовились давать посильный отпор китайским агрессорам. А что им еще оставалось думать, когда отовсюду льется китайская речь, в лесу вольготно бродят группы граждан соседней страны (разумеется, те китайские лазутчики были обычными нелегалами, пачками переходящими границу и одетыми в камуфляж буквально для камуфляжа).
Михаил вернулся в Москву совершенно счастливый -- во-первых, он понял, как хорошо, когда нет войны, а во-вторых, необыкновенно бодро себя чувствовал после такой адреналиновой подкачки, какую получил в партизанском отряде. А я вам скажу вот что: и народ, и молодежь сейчас, может, и не те, что прежде, но, как показал пример кыркинцев, если завтра война, то мы все как один... Ну и так далее.
Такой вот ап-лот.
ЛЕНА ЗАЕЦ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
