Архивная публикация 2006 года: "Ясен ЗАСУРСКИЙ: «Рынок принуждает к толерантности»"

В последнее время пресса спровоцировала серию межнациональных и даже международных скандалов. Стихли первые страсти, и пришло время разобраться в сути событий, порожденных публикацией одних карикатур — датской газетой, других — волгоградской. Сделать это «Профилю» помогает декан факультета журналистики МГУ профессор Ясен Засурский. — Случайно ли, что оскорбительные карикатуры были опубликованы в Европе, а не в США? Существуют ли общемировые этические стандарты журналистики?

— Некие стандарты есть, есть и различия в стандартах американских и европейских. Американская журналистика очень фактографична, и в конце концов все написанное проверяется законом. В США нельзя сказать: это — правда. А вот это по суду решили, что так должно быть, но на самом деле они не правы. У американцев главный критерий — юридический. И это очень серьезный момент в жизни американского общества, где действительно есть диктатура закона. В любом случае американский журналист действует в рамках правового поля, это очень важно для них. Они стремятся каждую фразу выверить, для этого в штатах редакций есть юристы. В европейской школе такого стремления нет, там определенное место отводится фантазии, умению интересно подать материал. Кроме того, после известной истории с Уотергейтом в Америке для журналистов действуют очень строгие финансовые ограничения. Скажем, журналист не может ехать в командировку за счет той организации, которая хочет, чтобы о ней написали. В Европе, в принципе, подобная система тоже существует, но не в такой степени. Например, в Англии репортерам дают деньги, чтобы они угощали тех, о ком будут писать, а не ели за их счет. В отношении свободы фантазии тоже имеются различия. В Америке есть понятие политкорректности, и есть особые моменты, связанные с этническими группами, — когда вы говорите не об англосаксах, то должны быть очень точны и аккуратны. Нет никаких ограничений, но есть обязанность соблюдать политкорректность.

— Как это соотносится со свободой печати?

— В Америке свобода печати увязана со свободой религий. Первая поправка предусматривает запрет Конгрессу и другим госучреждениям вмешиваться в дела прессы и в дела религии. Нет государственной прессы, нет государственной религии. Есть свобода вероисповедания и свобода журналистики. В этом смысле делать какие-либо ремарки в отношении представителей той или иной церкви — серьезное нарушение не только закона, но и норм поведения. Поэтому для американцев эти карикатуры были бы перебором. Что бы ни говорили наши коллеги из Дании, не стоит путать свободу и вседозволенность. Свобода печати — да, но лишь до тех пор, пока она не ущемляет чужую свободу. Это ведь простое правило.

— А в России это правило действует?

— У нас это соблюдается далеко не всегда. И в нашей речи, и в речи наших руководителей нередко допускаются всякого рода обозначения каких-либо иностранных групп. У нас в этом отношении нравы ближе к европейским, наши журналисты не всегда знают закон и не всегда обладают хорошим вкусом. То, что у американцев считается дурным вкусом, не подлежит публикации. В этом смысле европейцы не столь строги. Мне кажется, у нас журналисты сейчас стали строже. Но у нас больше внимания уделяется политическим аспектам и меньше — этическим. Тем не менее в отношении этих карикатур для наших журналистов сразу было ясно, что перепечатывать их не стоит.

— Но недавно у нас было два случая с закрытием газет...

— В обоих случаях редакции не стремились продемонстрировать фривольность, кого-то подразнить. Инциденты были связаны с точкой зрения издателей. Вообще, наша пресса давно, с советских времен, с войны 1941—1945 годов, хотя и было модно критиковать церковь, все же занимала взвешенную позицию по отношению к ней. Вера не подлежит обсуждению, тем более — публичному, это мы все-таки уяснили. Православие — не самая мягкая такая Церковь, но она достойно ведет себя по отношению к другим Церквам. Словом, надо учить журналистов хорошему вкусу и уважению других взглядов.

— Сколько людей, столько и образцов хорошего вкуса. Один человек, в полной уверенности, что у него отменный вкус, что-то публикует, не желая никого обидеть. А другой, уверенный в том, что у него прекрасный вкус, закрывает газету, как в Волгограде... Нет формальных критериев, что можно, а что нельзя.

— Ну так пора выработать принципы, позволяющие писать, не задевая чувств других.

— Кто будет этим заниматься?

— Редакции, я думаю. В каждой крупной американской газете есть свой утвержденный словарь. В его основе лежат юридические понятия, но он составляется на основе внутренних договоренностей в редакции. Там речь идет не только о негативных, но вообще о допустимых понятиях.

— А как был введен в США запрет на употребление слова «нигер», законом? У нас законодатели все время пытаются установить некие правила для прессы. Американская Дума тоже работала в этом направлении?

— Нет, конечно. Нельзя вмешиваться в дела печати и Церкви. Это невозможно, чтобы государство указывало, что можно, а что нельзя, это сфера исключительно саморегулирования журналистов. Есть много факторов, которые этому способствуют. Прежде всего рост гражданского самосознания. А еще есть проблема аудитории: если вы хотите, чтобы ваша реклама распространялась среди всех слоев населения, вы не должны никого отталкивать. Вот в XIX веке пресса чаще была партийной. Отказ от партийности прессы был связан во многом именно с этим обстоятельством. Покупают ведь продукты люди всех партий... Поэтому стали создавать непартийные, надпартийные газеты и журналы. Реклама заставляет работать с максимально большой аудиторией, тираж зависит от аудитории. Вот ТВ в США, прежде всего эфирное (кабельное могут позволить себе не все), имеет еще одну особенность. Там вы найдете людей всех цветов кожи среди дикторов и ведущих. В Англии даже стремятся использовать дикторов с разным акцентом, чтобы слушатели и зрители могли почувствовать себя в своей среде.

— То есть реклама, как проявление рынка, заставляет людей быть корректными? Не надо придумывать каких-то законов, а надо просто развивать рыночные отношения...

— Каждый думает о том, как не оттолкнуть эту аудиторию, не оттолкнуть покупателя. Рынок выравнивает, рынок заставляет ускоренно проходить курсы толерантности.

— На нашем ТВ пока не видно разнообразия дикторов, они кажутся выходцами из одного инкубатора...

— Да. Наше телевидение об этом пока не думает. Даже журналисты — это в основном представители, я бы сказал, европейской интеллигенции. Но, конечно, не только рыночные отношения и забота о рекламе заставляют избегать всего, что можно расценить как провокацию. Не только рыночная, но и политическая конкуренция способствует корректности прессы. И, как показывает опыт, лучшей моделью в этом смысле является английская двухпартийная система. Обмен идеями между партиями создает ситуацию, когда в организме общества циркулирует живая кровь. Вот госпожа Тэтчер победила лейбористов не только критикой, но и тем, что создала структуру, при которой рабочие смогли строить свои дома. Стало больше домовладельцев, а домовладельцы относятся к проблемам собственности иначе, нежели люди, у которых ничего нет. Мне кажется, здесь нам можно было бы поучиться — и тем, кто у власти, и тем, кто в оппозиции. Оппозиции — в своей критике искать новые пути развития, а правящей партии — учитывать критику.

— Им тоже есть чему у нас поучиться. У нас есть то, чего у них нет. У них нет партийной прессы, а у нас есть. У нас еще есть неплохая оппозиционная пресса, при этом нет действующих оппозиционных партий. Может, в этом — наш особый путь: сначала прессу создадим...

— Это проблема, которая существует. Пресса всегда больше любит оппозицию.

— Одновременно у нас наперечет газет и журналов, которые трудно обидеть. Большая часть прессы очень уязвима, издания могут закрыть по разумению самых разных чиновников.

— Да, здесь воли у чиновников слишком много. Но это значит, что, с одной стороны, журналисты должны учиться свободе печати, чтобы не превращать ее во вседозволенность. С другой — чиновники должны учиться жить с прессой, учиться вести диалог.

— Им это надо?

— Думаю, да.