Ответить на вопрос, хорошо или плохо мы этим шансом распорядились, невозможно, если оценивать результаты только шести собственно перестроечных лет. По большому счету, и реформы 90‑х, и нефтяное паразитирование нулевых, и нынешний чиновный капитализм, и скатывание в «совок» – это следствие той самой незавершенной перестройки конца 80‑х. Страна невыученных уроков снова и снова решает те же задачи, снова и снова повторяет те же ошибки в, казалось бы, совершенно иную эпоху и в совершенно другом государстве.

Но сначала была перестройка…

Как все начиналось

Вернее, никакой перестройки не было. Она появилась как задача для страны только на январском (1987 года) пленуме ЦК КПСС. Идея, с которой пришел новый, молодой и энергичный Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев на апрельский (1985 года) пленум, состояла в ускорении социально-экономического развития. В самом деле, продолжаться так больше не могло. Страна катастрофически потеряла темпы роста и уже отстала от своего главного соперника – США. Это было недопустимо.

Об ускорении впервые заговорил еще в 1982 году генсек Юрий Андропов. Что-то идет не так, но что делать – не очень понятно. Андропов создал группу секретарей ЦК, которые должны были разбираться с необходимыми реформами. В группу вошли Михаил Горбачев, Николай Рыжков, Владимир Долгих. Став генсеком, Горбачев попытался реализовать некоторые наработанные идеи.

Ошибка 1. Ускорение

В самом деле, все казалось очень логичным. Отстали – значит, надо ускориться. Как это сделать? План 12‑й пятилетки (1986–1990) был выполнен в полном соответствии с советским менталитетом – он предусматривал структурный маневр как основу для ускорения экономики. Сначала мы увеличиваем производство средств производства, чтобы потом в последние годы увеличить производство предметов потребления. Сначала настроим станков, а потом на них произведем продукцию для населения.

В чем была проблема? Инвестиции не давали экономического роста. Россия увеличивает норму накопления (инвестиций) с 20% от ВВП до 30%, а темпы роста падают с 8% до 2%. Как же так?

Представим себе экономику в виде машины. Ее КПД – это выход потребительских товаров для удовлетворения конечного спроса (если грубо – населения и оборонки). Для того чтобы произвести товары, надо произвести станки, на которых их делать. Для станков – металл, для него – уголь, нефть, руды… Но чтобы добыть полезные ископаемые, тоже нужно оборудование. Возникает круг, замкнутый цикл, контур производства промежуточной продукции для производства промежуточной продукции без выхода конечного продукта, машина работает вхолостую, вся энергия уходит в гудок, а не в движение колес.

Именно это происходило в советской экономике. Производственная сфера за 30 лет показала рост с 65% от ВВП до 79%. Экономика работала сама на себя, ее КПД неуклонно снижался. А внутри самой производственной сферы легкая и пищевая промышленность – нелюбимые «пасынки» советской экономики. Главным всегда был рост тяжелой промышленности и машиностроения.

А ведь зарплата выплачивается всем – и тем, кто занят в промежуточном круге экономики, и в оборонке. Возникает сильное давление: деньги платятся, а купить на них нечего. Экономисты называют это «денежным навесом». А если посмотреть с другой стороны, со стороны потребителя, – это дефицит.

В своих балансах Госплан записывал эти излишние деньги в сбережения, и баланс сводился. Люди хотели потреблять, а не сберегать, но для понимания этого никаких формальных инструментов у Госплана не было. Зачем ему лишние проблемы? Дефицит при социализме оставался вне поля зрения официальных органов до тех пор, пока дело не доходило до лимитирования продаж в одни руки или карточного распределения. Но это считалось локальной и временной проблемой.

Нефтяной шок 1973–1974 годов для СССР был легким выходом из этого круга – цены на сырье выросли в разы. Теперь без всякого цикла производства добытое сырье обменивалось на конечную импортную продукцию.

Часто все проблемы в советской экономике списывают на гонку вооружений, используя явно завышенные оценки военных расходов СССР. Так, Мировой банк до сих пор содержит в своей базе данных информацию о том, что доля оборонки в ВВП России в 1989 году составляла 23%. Это не так. Конечно, официальная советская статистика занижала реальные оборонные расходы, но не настолько. Расчеты на основе данных ЦРУ (вот уж заинтересованное лицо в реалистичной оценке советского оборонного потенциала!) показывают совсем другую картину.

Доля военных расходов падала. Экономика была не в состоянии финансировать даже эту важнейшую геополитическую статью времен холодной войны. К концу 80‑х годов доля оборонки упала до 7–8% от ВВП. Это больше, но не критично, чем доля военных расходов у главного соперника СССР – США (5,4% в 1989 году). СССР не проиграл холодную войну экономически, и Америка не разорила его своей военной программой. Нет, советская экономика стала «сыпаться» совсем по другой причине – из-за внутренних проблем, самоедства, снижения КПД, падения доли конечной продукции в общем производстве. Списывать все проблемы на долю военных расходов в СССР можно, только не понимая этого процесса – работы экономики вхолостую.

Конечно, в этой ситуации структурный маневр 12‑й пятилетки только усугубил ситуацию. Именно на это он и был направлен. Если бы экономику сразу, в середине 80‑х годов, попытались повернуть на производство конечной продукции, а не на увеличение производства в тяжелой промышленности, возможно, мы имели бы совсем другую историю.

Результат структурного маневра несложно предсказать – государство вбухало огромные инвестиции в производство средств производства, и почти половина их завязла в незавершенном строительстве. Дисциплина выполнения планов становилась все хуже. Надо инвестировать теперь в производство потребительских товаров, но денег в бюджете нет, инвестиции уходят на завершение первой части маневра. Вторая его часть с треском проваливалась. Так и не решив этой проблемы, власти решили исправить ситуацию другим путем – внедрением в плановую экономику элементов рынка. И проделано это было очень неуклюже.

Ошибка 2. Свободу директорам!

Сдвигу мышления способствовали и удары по советской экономике 1986 года – чернобыльская катастрофа, падение цен на нефть, провал бюджетных доходов из-за антиалкогольной кампании. Михаил Горбачев вспоминал о 1986 годе: «Финансовая ситуация осложнилась ростом расходов бюджета в связи с повышением зарплат учителям, медицинским работникам, деятелям культуры… В эти месяцы меня не покидали сомнения – как поступить. Я был близок к тому, чтобы поставить вопрос о снижении показателей новой пятилетки».

Советское руководство увидело панацею во введении элементов рынка в плановую систему. Рынок внедрялся по двум направлениям.

Частный сектор: ИТД (индивидуальная трудовая деятельность), СП (совместные предприятия), кооперативы, разного рода комсомольские экономические организации и т. д. Целями снятия ограничений на частный сектор была попытка удовлетворить потребительский спрос и ликвидировать дефицит товаров. Но в условиях увеличивающегося дефицита товаров на рынке это оказалось разрешением на спекуляцию и завышением цен на них.

Реформа госсектора – прежде всего закон «О государственном предприятии».

Закон о госпредприятии резко расширял свободу директоров крупных предприятий, а с другой стороны, значительно увеличивал возможности трудовых коллективов. В результате с введением так называемого полного хозрасчета и самофинансирования «свободный остаток прибыли», ранее перечислявшийся в бюджет, стал оставаться в распоряжении директоров.

Решения были сродни введению НЭПа в 20‑х годах XX века, переходу от продразверстки (когда у крестьян забирали все, что считали излишками) к продналогу (стали забирать только четко установленную долю). «Перестройка начиналась под знаком позднего Ленина», – писал в 2012 году Горбачев. Но в начале века это привело к бурному расцвету экономики, в конце – второе издание НЭПа не удалось. Почему? В 20‑е НЭП был основан на частной собственности, во второй половине 80‑х – на невнятной полугосударственной-полуколлективной.

Закон о госпредприятии имел разрушительные последствия для финансовой системы СССР. У предприятий образовались деньги, но купить на них было практически нечего. Эти деньги стали использоваться для закупки импорта (например, первых персональных компьютеров, которые использовали как печатные машинки) и направлялись в фонды материального стимулирования – увеличивать доходы работающих. Но потребительских товаров‑то не стало больше. Товарный дефицит усиливался.

С другой стороны, закон о госпредприятии стал новым ударом по бюджету, который недополучил оставленные у предприятий средства. Свободные остатки средств предприятий на счетах в начале 1989 года составляли около 100 млрд руб. при дефиците бюджета в 120 млрд руб.

Внутренний госдолг впервые был официально признан в 1988 году. Он носил очевидно нерыночный характер – государство мобилизовало в бюджет вклады населения и временно свободные средства предприятий со счетов госбанков (естественно, мнение владельцев денег или банков никого не интересовало). Было признано, что эта политика продолжается минимум с 1980 года (т. е. именно тогда возник реальный дефицит бюджета). И если внутренний госдолг СССР в конце 1985 года составлял 23% национального дохода, то к концу 1990-го эта цифра увеличивалась до 74%. В союзном бюджете на 1989 год впервые запланировали дефицит.

Правительство пыталось исправить ситуацию – свернута антиалкогольная кампания, введены прогрессивный налог на кооперативы, налог на прирост фонда заработной платы, попытки спрятать дефицит бюджета в других статьях, – но это все удары «по хвостам», а не по причинам диспропорций, которые продолжали стремительно нарастать.

Ошибкой было не внесение элементов рынка в советскую экономику само по себе. А отсутствие баланса между товарами и деньгами, между госсектором и частным предпринимательством, а главное, концепция тогдашнего премьера Николая Рыжкова, который понимал рынок как свободу директорам предприятий и упорно, во что бы то ни стало следовал ей. «Больше рынка» Рыжков понимал как «больше свободы директорам».

Экономика СССР пошла вразнос из-за провала ускорения и неудачных на этом фоне прорыночных экспериментов. Шок от падения нефтяных цен, чернобыльская авария, землетрясение в Армении – это только усиливало негатив в экономике, но не имело решающего значения. Экономика СССР, скорее всего, удержалась бы на краю в конце 80‑х – начале 90‑х, если бы не провальные эксперименты «перестройщиков».

Ошибка 3. Нетерпение

Все делают ошибки, но одни пытаются их понять и исправить, а другие перекрывают их новыми, еще более грандиозными. Неприятно осознавать экономический провал. Тем более не понимая, что с ним делать дальше. Давайте займемся другим, что отвлечет нас всех от экономики. Что гарантированно отвлечет? Игры в демократию. Сначала игры, а потом процесс развивается и уже ведет тебя за собой.

Демократизация в конце 80‑х была нужна, все ждали ее как воздуха. Демократия – это свобода, это множество новых возможностей, это путь в радостное будущее. Атмосфера конца 80‑х – это нетерпение и ожидание. Сказали, пообещали свободу – так дайте ее. Нам не нужно гласности – дайте свободу слова. Не ослабление монополии КПСС, а отмену ее и полную демократию. Выборы не через ступеньку – дайте прямые выборы президента, губернаторов. Не приоткрытые границы, а полную свободу передвижения. Хотелось всего и сразу.

Возможно, нельзя проводить одновременно радикальные реформы в экономике и в политике. Почему? Экономика требует правил игры, а если они меняются, то понятно, в какую сторону. Она требует стабильности и предсказуемости. А реформы в политике все время меняют эти правила непредсказуемо. В такой ситуации даже эффективные экономические новации теряют драйв и темп. Реформы всего и сразу и рушат все и сразу. Остается только «до основанья, а затем…» Мы дважды пережили это в XX веке – в 1917-м и в 1991-м.

Неприятно писать, но факт. В Китае проводят экономические реформы, сохраняя стабильность власти (но обеспечивая ее ротацию и постоянный приток новых лидеров). Мы в России пытались сделать все сразу и быстро, и нам казалось, что делаем медленно, очень медленно. А результаты?

За 23 года (1990–2013) Китай сделал эпический скачок из бедности для четверти населения Земли, он увеличил ВВП на душу населения в 7,8 раза, а мы – только на 22% (статистика Мирового банка в постоянных долларах 2005 года). С учетом стагнации и последней девальвации мы и эти 22% уже потеряли, сейчас у нас даже не ноль, а минус… Иной способ проведения реформ – иной результат.

Власти СССР не смогли остановиться в политических реформах, не смогли создать стабильную систему власти на основе демократии, пусть несовершенной и частичной. И в результате полностью потеряли контроль за событиями. Но это ошибка не только власти – никто не хотел останавливаться.

Последний шанс

Никто и никогда не предполагал, что внутренними реформами, вызванными исключительно благими намерениями, можно всего за 6 лет разрушить СССР и ввергнуть его в экономический кризис, длящийся десятилетиями (по сей день). В 1985 году все были полны благих надежд. Всего-то хотели добиться ускорения развития страны – что в этом плохого? Не было бы провала ускорения – не началась бы экономическая перестройка. Не было бы провала ускорения и перестройки – не началась бы демократизация. Ни в одном случае не было достигнуто необходимого баланса, на основе которого можно было бы построить что-то стабильное и, опираясь на него, развиваться дальше. Мы всегда шли все дальше и дальше, через край, до конца. А уж когда сложилось действие всех трех ошибок… получили 1991 год.

Еще в 1990-м были альтернативы развития (см. таблицу), вся вторая половина 1990 года прошла под знаком борьбы двух экономических программ – медленно радикализирующейся программы союзного правительства Николая Рыжкова и радикальной по сравнению с ней программы «500 дней». Вероятно, это был последний шанс на построение некоей стабильной политической и экономической системы. Но он оказался похоронен текущими событиями и раздирающими страну противоречиями. Все шло по пути наименьшего сопротивления, а не разума. Действия исходили из ситуации, как ее понимали политики. И экономические программы казались только помехой, они показали направление и больше были не нужны. Следующие правительства их уже не писали…

Вперед, в 90‑е

Сейчас мы во многом в похожей ситуации, хотя не осознаем этого, как не осознавали ситуации советские лидеры 80‑х годов.

В стране в 2012–2013 годах наметилось замедление темпов роста, и вместо борьбы за его стимулирование, вместо решения внутренних экономических и политических проблем мы влезли с головой в украинский конфликт. Справедлив исторически или нет захват Крыма – дело не в этом. А в том, что итогом стали международная изоляция страны, жесткий режим санкций и новая «черная дыра» экономики – Крым, боевики и беженцы Восточной Украины.

В результате страна в режиме санкций на много лет вперед, валютные резервы быстро утекают, и уже виден их край. И он явно ближе, чем отмена санкций. Нарастает спад, и, похоже, мы вползаем в долголетнюю депрессию, когда периоды падения будут сменяться периодами стагнации. Это режим 90‑х годов, мы жили так с 1990-го по 1998-й. Но мы не понимаем этого, нам кажется, что еще чуть-чуть, и нефтяные цены пойдут вверх и все проблемы и страхи развеются сами собой. Мы уже забыли, что уперлись в нулевой рост и потерю валютных резервов еще до падения нефтяных цен, санкций, контрсанкций…

Мы из 1990 года, когда альтернативы еще были реальностью, плавно вползаем в 1991-й, когда ситуация стремительно ухудшается, остаются только плохие решения, политические силы радикализуются и отдельные группы элиты оказываются готовы идти до конца, каким бы этот конец ни был… А мышление правящей верхушки остается году так в 1988–1989, когда казалось, что все идет хорошо и есть только отдельные мелкие недостатки и перегибы. Мы обречены повторить свою историю?

*В статье использованы материалы исследования Пономаренко А. Н. «Ретроспективные национальные счета России 1961–1990», Москва, «Финансы и статистика», 2002 и сайта newsruss.com. Расчеты А. Пономаренко касаются России, условно выделенной из состава СССР. Другого столь же подробного исследования, но по национальным счетам СССР найти не удалось. Скорее всего, в России описанные в статье тренды отражались сильнее по сравнению с ситуацией в СССР в целом.