Владимир Путин поддержал ужесточение наказаний за пропаганду суицида, и эту инициативу нельзя не признать своевременной. Проблема лишь в том, что все эти «Синие киты» и прочие сетевые секты возникают не на пустом месте, и если с кого и спрашивать, то не в последнюю очередь с самой власти. Эпидемия подростковых самоубийств начинается тогда, когда у подростков нет более интересных увлечений, перспектив, пристрастий. Смерть – это, конечно, очень интересно, но есть вещи поувлекательней. Болезненная зацикленность на теме самоубийства была характерной чертой другой предреволюционной эпохи – в десятые годы, в эпоху мрачнейшей реакции, проблема подростковых и студенческих суицидов была столь масштабна, что о ней не писал только ленивый. Столь мрачные развлечения – весьма подробно, кстати, описанные в историческом детективе Б. Акунина «Любовник смерти» – показатель колоссального неблагополучия, государственной пустоты и общественной скуки. Подростку постоянно необходимы новые яркие ощущения, и если он не находит их в любви, творчестве или поиске смысла, к его услугам то, что всегда остается в резерве: смерть. В некотором смысле самоубийство – единственный способ красиво обставить собственную капитуляцию. Вот это и надо бы объяснять подросткам, а не заниматься борьбой с соцсетями, потому что такая борьба всегда остается реакцией, она пытается успеть за новыми тенденциями и всегда отстает. Стоило бы объяснить подростку именно эту нехитрую правду: самоубийца – лузер. Самоубийство смешно и жалко именно потому, что пафосно; это попытка – причем с негодными средствами – украсить собственное бегство дешевым патетическим антуражем. В сущности, самоубийца не «выпиливается», как это любят называть китолюбы, а выбраковывается, уступая место более одаренным, приспособленным и живучим особям. Понятно, что подростки, вписывающиеся в суицидальные игры и сообщества, пребывают в депрессии или по крайней мере скучают; но тоска и скука лучше всего побеждаются здоровой злостью, ненавистью – хотя бы и к себе. Прыгая с крыши, вешаясь или бросаясь под поезд, вы всего лишь даете дорогу тем, у кого жизнь получится лучше. С потенциальным самоубийцей надо разговаривать жестко, как он того и заслуживает. Если ему не жаль себя и родителей, нам тоже нечего сюсюкать. В свое время Маяковский, пытаясь отговорить бездарных подражателей Есенина от такого же финального шага, написал: «В этой жизни помереть нетрудно – сделать жизнь значительно трудней». Тогда это подействовало – хотя вторая половина двадцатых была отмечена депрессией и реакцией в масштабах, ничуть не уступающих черной полосе 1911–1917. Но тогда был проект, и не до конца была скомпрометирована сама идея «делать жизнь». Трудно представить себе, чем можно увлечь подростка, подсаженного на садомазохистскую эротическую игру: не в кружок же мягкой игрушки его приглашать? Нужно предложить ему стимул жить – а он не то что у подростков, а у взрослых, куда более профессионально умеющих отговаривать себя от крайностей, довольно проблематичен. Люди не работают – предпочитая воровать или дауншифтничать – только потому, что у них все можно в любой момент отобрать; кончают с собой потому, что бесконечно устают; сходят с ума или спиваются оттого, что климат вокруг портится с каждой минутой, и от времени года это никак не зависит. И в этом смысле ответственным номер один за массовые суициды следует назначить не того, кто создает соответствующие группы в сети, а того, кто делает все возможное, чтобы общественная атмосфера в стране портилась и уже не исправилась; того, кто насаждает культ запретов и фарисейства; того, кто поощряет худшие черты вверенных ему граждан. Люди должны поверить, что у них есть будущее, а в атмосфере ненависти и в непрерывном поиске врагов о каком будущем речь? Церковь, разумеется, сильно могла бы способствовать борьбе с подростковыми суицидами, но у нее есть куда более важные дела – она проверяет фильмы и воюет за собственность. Так что прав, совершенно прав Владимир Путин – не тот это случай, когда «если он против, я за». Просто чем соцсети считать трудиться, ему следовало бы оборотиться на собственный образ страны, который он тут внедрил. Этой страной, может быть, хорошо гордиться, особенно живя на Рублевке или в Париже. Но жить в ней непросто, а умирать очень соблазнительно. И тут уж не важно, какой способ суицида выбирают проигравшие: ехать ли воевать в соседнюю страну или травиться таблетками.