Сообщается, что это КНДР гонит в Китай редкоземы, а именно: молибден из шахты Пэгам. По-видимому, у «Свободной Азии» своя таблица Менделеева: молибден не считается редкоземельным элементом, хотя и относится к так называемым малым металлам. По сравнению, например, с железом, медью или алюминием, ежегодная добыча которых составляет десятки и сотни миллионов тонн, эти металлы, которых насчитывается около 50, нужны в объемах от тысяч до десятков тысяч тонн. Но без них невозможна никакая высокотехнологичная продукция – от электроники и «зеленой» энергетики до медицинской техники и современных вооружений. Это как щепотка соли, без которой не сваришь большую кастрюлю супа. Их микроскопические добавки делают конструкционные элементы легкими, прочными и устойчивыми к внешним воздействиям. Они обеспечивают работу мощных магнитов и аккумуляторных батарей. Благодаря им мы можем тыкать пальцем в тачскрин и смотреть в интернете котиков. Трудно назвать область, где бы малые металлы не делали свою большую работу. Причем очень часто их просто невозможно заменить без критического ухудшения свойств продукта, не говоря уже о серьезных технических трудностях и значительных экономических издержках.

Битва за малые металлы становится одним из ключевых сражений американо-китайской технологической войны, втягивая в свою орбиту всё больше стран. Многие, как Южная Корея, вынуждены участвовать в опасном противостоянии с максимально высокими ставками для своих экономик.

Проблема с малыми, в том числе редкоземельными металлами, некоторые из которых не совсем металлы, не в том, что их мало. «Редкими землями» их назвали поначалу. На самом деле их достаточно много. Тот же титан входит в десятку самых распространенных химических элементов. И вообще, давно уже не «малый». Это в конце 1950-х ЦРУ пришлось проворачивать целую спецоперацию, чтобы заполучить из СССР титан для своего суперсекретного высотного самолета-разведчика Локхид А-12 «Архангел». Ситуация постоянно меняется. Иногда малыми считают металлы, которые не торгуются на Лондонской бирже. Но это правило работает не всегда, хотя очень важно: мировая торговля большинством малых, они же «редкие» или «второстепенные», металлов довольно мутная. Значительные объемы поступают из мест, где идут войны. Еще больше добывается с многочисленными нарушениями любых мыслимых условий труда и экологических требований, нанося серьезный вред природе. Многое поставляется полулегально или контрабандой. В последние годы западные компании, а также военные пытаются наладить контроль за логистическими цепочками. Но результаты пока достаточно скромные.

Безусловный лидер на рынке редкоземов – Китай. Его превосходство настолько велико, что некоторые полагают: Америка уже проиграла, и ее отставание в сфере высокотехнологичных материалов может стать роковым. Не всё так просто.

В прошлом году Китай произвел около 140 тысяч метрических тонн редкоземов. Цифры примерные, дающие только представление о порядке. На втором месте как раз Америка с 38 тысячами тонн. На третьем, немного уступая США, идет Мьянма (то-то все так всполошились после того, как там недавно произошел переворот) и ее 30 тысяч тонн ценных редкоземов, в том числе до 60% китайского импорта тяжелых лантаноидов. Следом с 17 тысячами тонн идет Австралия. Хотя там теперь всерьез озаботились благополучием кенгуру и коал и стараются выносить производство куда-нибудь подальше. Затем идет Мадагаскар и его 8 тысяч тонн (а еще этот остров – крупный поставщик титанистого железняка и тантала). За ними со скромными 3 тысячами тонн пристроилась Индия, и с небольшим отставанием на 7-м месте Россия. Замыкают десятку Таиланд, Вьетнам и Бразилия. При этом Бразилия еще и крупнейший поставщик вольфрама, ниобия и циркония.

Так что на круг вся мировая добыча – порядка 200 тысяч тонн. Породы добывается в сотни раз больше – в некоторых породах содержание элементов составляет доли процента. Но все равно это крохи в сравнении с ежегодными 2,5 миллиарда тонн железной руды. Разведанных запасов тоже хватает. В том числе в самой Америке, Канаде и Австралии. Не обделены и Африка с Латинской Америкой. Крупнейшие запасы почти всей таблицы Менделеева есть в России. А скромное 7-е место – результат того, что многое было пока нам самим не нужно, и хорошо, что не разбазарили. Конечно, не все запасы экономически выгодны. К некоторым, как, например, богатейшим залежам на дне Тихого океана, вообще непонятно, как подступиться. Не говоря уже про такую экзотику, как добыча полезных ископаемых на астероидах. Но это полбеды. Есть другая половина, которая действительно может сыграть роковую роль.

Китай – крупнейший игрок не только потому, что обладает богатыми запасами, расположенными в основном на самом севере и самом юге страны. И не потому, что сейчас контролирует большую часть мировой добычи. КНР давно в игре. Еще в 1992 году Дэн Сяопин обозначил курс: «На Ближнем Востоке – нефть, в Китае – редкоземы».

Тогда это было гениальное предвидение, хотя ключевая роль многих малых элементов уже была понятна. За прошедшие годы страна не просто нарастила добычу. По многим позициям она стала монополистом, в том числе благодаря тому, что ведущие промышленные державы наперегонки закрывали собственные шахты, а потребности в редких элементах только росли. Очень скоро китайцы перестали просто продавать руду. И к началу нулевых контролировали уже сами материалы. А с 2007-го стали ограничивать их поставки. Используя свое положение, Китай начал перетаскивать к себе высокотехнологичные производства. Так он перешел к ползучему захвату рынка комплектующих, а затем принялся подминать и рынки систем.

Как технология 5G перессорила ведущие страны мира

За три десятилетия страна прошла путь от продажи куска горной породы к комплексным аппаратным решениям, например, в технологиях связи 5G, где теперь еще и защитилась мощным патентным зонтиком. Несколько лет назад немецкий экономист Ван дер Боогарт математически описал эту модель, показав, что на каждом этапе рынок вырастает на порядок. Тогда рынок сырья составлял около $4 млрд, а материалов – примерно $40 млрд. Контроль за комплектующими, соответственно, оценивался в $400 млрд, а переход к системам открывал путь к $4 трлн. С тех пор аппетиты усилились.

Насколько эффективно работает китайская стратегия, на своем опыте смогла убедиться Япония, которой больше всех досталось в «редкоземельных войнах» 2009–2013 годов. Использовав инцидент с задержанием рыболовецкой шхуны, Пекин поднял экспортные пошлины на редкоземельные материалы, а по некоторым позициям вообще перекрыл кислород. Он нарвался на несколько коллективных исков в ВТО и даже проиграл их. Но выиграл войну. Японской электронной промышленности было и без того непросто. Известный экономический обозреватель Ричард Кац не преувеличивает, когда пишет, что в 1980-х годах американский истеблишмент считал, что японская экономика угрожает национальной безопасности США больше, чем советские ракеты. И они помогли японцам надуть большой финансовый пузырь, который в 1991-м очень громко лопнул. Девяностые в Японии называют не иначе как «потерянное десятилетие». Теперь к нему обычно приплюсовывают еще десять лет последующего застоя. Только в сентябре 2013-го, выступая на форуме, организованном Нью-Йоркской фондовой биржей, тогдашний премьер Синдзо Абэ провозгласил: «Япония вернулась!» И чтобы ни у кого не оставалось сомнений, сравнил страну с героем культового фильма «Уолл-стрит» Гордоном Гекко, который через 20 с лишним лет вынырнул из небытия в сиквеле этой ленты. Вторая часть кино получилась значительно слабее первой, как и японская электроника после грандиозных успехов предыдущих десятилетий.

Почему Мексика капитулировала в торговой войне с США, а Китай сдаваться не намерен

Стратегия, позволившая КНР сдерживать конкурентов, была бы невозможна без еще одной очень важной составляющей. Все эти годы Пекин не жалел сил и средств на развитие технологий материаловедения и металлургии. И добился впечатляющих успехов. Огромная заслуга здесь принадлежит академику Сю Гуаньсяню (1920–2015), которого заслуженно называют «отцом китайских редкоземов». Он создал в стране передовую научную школу, а государство построило эффективную систему образования и обеспечило высокий престиж профессии и экономические стимулы, чтобы туда шли кадры. Сейчас Китай – ведущая технологическая держава в этой области.

Это происходило на фоне того, что на Западе уже давно сдают лидирующие позиции. У них еще во время Второй мировой корпуса кораблей трескались в холодных водах Северной Атлантики, а несколько самолетов просто развалились на части. После войны процесс ускорился, к нему подключилась даже некогда передовая Германия, хотя страна пока еще сохраняет объемы производства. Число студентов, кафедр, научных журналов, лабораторий и просто производств катастрофически сокращалось. Престиж направления стремительно падал. Выпускники не работали по специальности, а уходили в бизнес. А с конца 1990-х все повалили в софтверные стартапы – это куда проще и намного доходнее. Компетенции растеряли не только в материаловедении, но и во многих других областях. Например, в атомной промышленности. А теперь, похоже, радостно идут на новый виток деградации, стараясь математику, физику и химию подчинить нормам политкорректности. На удивление, пока держатся японцы, но у них своя специфика. Так что, пожалуй, единственная страна, способная сейчас конкурировать с Китаем, – это Россия. За годы существования СССР мы создали мощнейшую школу и, в отличие от Запада, умудрились не растерять компетенции. И сейчас без лишнего шума и пыли успешно развиваем их, обеспечивая себе такой отрыв в военных технологиях, что в этих салочках Запад впервые превратился в догоняющего.

Сконструировать гиперзвуковую ракету – это даже не полдела. Нужно найти материалы, из которых ее можно сделать, придумать, как их обработать и превратить в готовое изделие. В 1950-х в Америке еще была отличная инженерная школа. И металл для «Архангела» они добыли. Но больше года ломали зубы о советский титан и вынуждены были заменить всю технологию сборки, инструменты и крепеж. К тому времени, как собрали самолет, в районе Свердловска уже сбили U-2, и летать над СССР стало слишком опасно. А-12 разместили на Окинаве, откуда они потом работали по Северному Вьетнаму.

Важность материалов и материаловедения хорошо показывает и пример Северной Кореи, которая в сложнейших условиях умудрилась создать ракетно-ядерную программу. Конечно, это другая лига, и многое делается по принципу «голь на выдумки хитра». Но главное – результат. Руд в КНДР много, причем разных, в том числе урановых. А по запасам магнезита страна вообще занимает второе место в мире. На Севере всегда было развито горное дело – и в древности, и при японцах, и при Кимах. Но от руды до ракеты дистанция огромного размера. Так что северокорейцам пришлось решать множество сложнейших технических задач в области материалов. В чем-то им помогли, какие-то секреты добыли, но очень многое пришлось делать самим. И они сделали.

Какой рывок предстоит совершить Южной Корее, чтобы не оказаться в числе технологических аутсайдеров

В Южной Корее всё ровно наоборот. Там руд нет. Остается только импорт. Впрочем, не совсем так. Они могут заниматься так называемой городской добычей. В любой развитой стране у населения на руках куча всяких приборов и гаджетов, которые регулярно обновляются. Не говоря уже о замещаемом промышленном оборудовании. Сбор этого утиля в стране неплохо налажен. Но переработка сложная и дорогая. Одно дело извлекать элементы из природной руды, совсем другое – из искусственных материалов. Традиций инженерного дела на Юге никогда толком не было. И, несмотря на прикладываемые усилия и внешние успехи последних лет, реальные результаты пока достаточно скромные. Очень неверно судить о технологической мощи страны по гламурному ширпотребу.

Без надежных поставок редкоземов у южнокорейской промышленности большие проблемы. В последнее время ситуация всё больше накаляется. Это хорошо видно по проблемам с микросхемами, которые уже серьезно подкосили мировой и особенно корейский автопром, хотя дело там не только в материалах. А тут еще американцы нахрапом тащат страну в антикитайский альянс то в рамках Четырехстороннего диалога по безопасности, включающего США, Японию, Индию и Австралию, то других форматов – от экономических до военных. Но даже если оставить в стороне политику, остается множество технологических проблем: поставляются обычно не чистые элементы, а концентрат, и любые замены требуют серьезной адаптации производства.

Недавно Сеул подписал символический протокол о намерениях с австралийской Australian Strategic Materials. Но речь не о поставках материалов, а о переработке австралийского сырья. Один завод собираются строить в сотне километров от Сеула, второй – прямо под Тэджоном, административным центром провинции Южный Чхунчхон, который считается научно-технической столицей страны. Австралийцы готовы таскать руду через весь Тихий океан, лишь бы не загаживать собственные пустоши. Извлечение редкоземов – весьма грязное дело, требующее большого количества электроэнергии, много воды и кучу всякой химии. А остаются после него толстые вредные «хвосты» с частично радиоактивными отходами.

Так что, несмотря на бодрые речи о замечательных намерениях, ситуация очевидно сложная. Тем более правящая в Корее партия, недавно с треском проигравшая выборы мэров в столице и второй метрополии Пусане, отлично понимает, что на предстоящих в будущем году президентских выборах оппозиция будет по полной разыгрывать экологическую карту. Но делать нечего, ибо, как гласит корейская пословица: «И собачье дерьмо, когда нужно как лекарство, днем с огнем не сыщешь».