Закончилось же выступление словами о том, что Германия признает и помнит свою ответственность за преступления нацистского режима, и из этой ответственности вытекает ее обязанность «работать на благо мира и международного порядка, основанного на правилах».

Вся эта эклектика – не только попытка Берлина увязать историческую вину с весьма непростым характером сегодняшних российско-германских отношений. В ней также отражается процесс ломки старой стратегической культуры Германии – ключевых установок, долгое время определявших немецкую внешнюю и оборонную политику. Эта ломка идет уже третье десятилетие, но именно сейчас она находится в наиболее активной и, возможно, завершающей стадии.

В основу внешней политики послевоенной ФРГ легла так называемая «культура сдержанности». Бонн, отказавшись от свойственных прежде немцам претензий на гегемонию, предпочитал держаться подальше от различных военных конфликтов и вообще не сильно вмешивался в международные дела. Задачи бундесвера были жестко ограничены на конституционном уровне: армия могла быть использована только для защиты страны, в случае введения чрезвычайного положения или для преодоления последствий катастроф. Но даже защищаться западные немцы особо не собирались. В случае прямого военного конфликта между СССР и США для них это не имело смысла – страна, расположенная прямо на линии столкновения двух сверхдержав, все равно была бы уничтожена. Бундесвер вооружался в первую очередь ради политики устрашения, исходя из концепции «быть способным воевать, для того чтобы не пришлось воевать».

Зачем Берлину нужна "двойная стратегия" в отношениях с Москвой и Пекином

Сейчас Германия уже не на переднем крае обороны, а в комфортном окружении союзников, но по-прежнему остается членом коллективного Запада и НАТО. За последние тридцать лет и Североатлантический альянс, и немцы переориентировались сначала на участие в локальных конфликтах, затем на сдерживание России, а теперь еще и Китая. За это же время Евросоюз превратился в крупного, хотя пока еще и не очень уверенного игрока на мировой арене, а Германия стала его экономическим и отчасти политическим лидером. При этом Берлин постепенно начал относиться к ЕС, как к главному инструменту продвижения своих внешнеэкономических и внешнеполитических интересов.

В 1994-м немецкий конституционный суд допустил использование бундесвера за рубежом, хотя фактически его подразделения начали ограниченно участвовать в международных операциях еще с 1990 года. Затем последовала война с Югославией, куда немецкие солдаты были направлены под лозунгом «Не допустить повторения Освенцима!», и операция в Афганистане – на Гиндукуше, – по выражению бывшего уже министра обороны Петера Штрука, бундесвер должен был защитить безопасность Германии. Сейчас за пределами страны находятся около 3500 немецких военнослужащих, которые участвуют в 12 различных операциях под флагами ООН, НАТО и Евросоюза. Это не считая немецких контингентов в Прибалтике и морских патрулей в Северной Атлантике и Средиземноморье.

«Культура сдержанности» все еще сохраняется в Германии, но ее приверженцев, особенно среди политической элиты, становится все меньше, а зарубежных операций, в которых участвуют немецкие солдаты, – все больше. Одобрение этих операций и в целом действующего курса в оборонной политике стало обязательным для немецких партий, рассчитывающих занять места в федеральном правительстве. Выросшие когда-то из антивоенного движения «Зеленые» сейчас, например, заявляют, что они «никогда не были пацифистской партией», и заметно меняют свои позиции в таких весьма чувствительных для Германии вопросах, как участие в военных операциях, проводимых без мандата ООН, и вооружение армии ударными беспилотниками. Даже в Левой партии с ее действительно радикальным антимилитаризмом все громче слышны голоса, предлагающие ради шанса быть принятыми в правящую коалицию смириться хотя бы с небоевыми заграничными миссиями бундесвера.

К тому же на Германию давят союзники, недовольные ее нерешительностью в военных делах. Французский президент Эмманюэль Макрон еще четыре года назад, практически сразу после прихода к власти, предложил сформировать в Евросоюзе единую стратегическую культуру – для того, чтобы различия в подходах, традициях и, как он выразился, «чувствительности» при принятии военно-политических решений не тормозили европейскую оборонную политику. И это был явный сигнал в адрес Германии, поскольку из всех европейских стран именно она проявляет особую чувствительность к военным вопросам. Французам немцы сейчас нужны для помощи в военных операциях в Африке, американцам – для противостояния с Россией и Китаем, но и сама ФРГ, в общем-то, тоже давно не прочь показать себя на мировой арене.

Германия и Норвегия ищут деньги на подлодки будущего

В 2014 году Берлин прямо заявил, что не желает больше оставаться просто наблюдателем и будет активно участвовать в решении международных проблем, а в случае необходимости – и с применением военной силы. Собственно, под этот новый подход к внешней политике и подводила основу в своем видеообращении Меркель, говоря, что из ответственности за преступления нацизма вытекает ответственность поддерживать международный порядок. Но одно дело заявить намерение, а другое дело – реализовать его.

Смена стратегической культуры и избавление от «культуры сдержанности» – это очень небыстрый процесс, а пацифистские настроения в Берлине все еще достаточно сильны, в первую очередь в рядах Левой партии, СДПГ и «Зеленых». Но особенно сильны они среди немецких избирателей, про которых министр иностранных дел, а ныне федеральный президент Франк-Вальтер Штайнмайер еще в 2014 году говорил, что они плохо разбираются во внешней политике и не понимают интересов страны. «Поэтому подавляющее большинство в соцсетях придерживается одного и того же мнения. Идет ли речь о Ближнем Востоке, Мали, Афганистане или Украине, все говорят одно: "Не встревать! Зачем нам это нужно?"», – сетовал Штайнмайер.

И здесь, пожалуй, кроется основная причина той самой, вызывающей недовольство союзников нерешительности, которая влечет за собой непредсказуемость политики Берлина. В некоторых международных операциях Германия соглашается участвовать, куда-то, как, например, в Сирию – отправляет только небоевые подразделения, а в каких-то случаях отказывается от участия полностью. Мандат на использование бундесвера выдает бундестаг и заседающие в нем партии, и каждый раз такие решения сопровождаются долгими и выходящими далеко за стены парламента дискуссиями о том, надо ли немцам участвовать или лучше остаться в стороне.

Порой случаются и демарши. В 2011 году Гидо Вестервелле, на тот момент возглавлявший немецкий МИД, руководствуясь именно «культурой сдержанности», принял решение воздержаться во время голосования в Совбезе ООН по резолюции, устанавливающей бесполетную зону над Ливией. Германия тогда оказалась на одной стороне с Россией и Китаем и фактически подорвала единую позицию западных стран, чего ей долго не могли простить. Берлин усвоил этот урок – сейчас подобное вряд ли повторится, хотя эксцессы меньшего масштаба возможны.

Германия предпочла борьбу с дронами новой системе ПВО

В конце прошлого года СДПГ в последний момент заблокировала уже согласованное решение о вооружении бундесвера ударными беспилотниками. Социал-демократы, решившие, по всей видимости, набрать электоральных очков, заявили, что данная тема и особенно ее морально-этическая сторона требуют дополнительного обсуждения. В результате под вопросом, помимо прочего, оказалась и реализация германо-франко-испанского проекта перспективного авиационного комплекса FCAS, в состав которого должны войти ударные БПЛА.

О том, что в Германии уже несколько лет спорят, надо ли повышать оборонный бюджет до положенных в НАТО 2% ВВП, можно даже не вспоминать – эта история давно получила самую широкую международную огласку. Оборонные расходы при этом все же каждый год растут. Не так быстро, как хотелось бы американцам, но с 2014-го военный бюджет уже увеличился в полтора раза. И по меньшей мере в ХДС/ХСС утверждают, что твердо намерены достичь соответствующего требованиям альянса уровня, пусть и позже установленного срока.

Взгляды немецких избирателей тоже меняются. Судя по соцопросам, тех, кто считает, что Германия должна активнее участвовать в международных делах, отправлять солдат за границу и наращивать расходы на оборону, становится все больше. Общество постепенно принимает «новую нормальность», и не в последнюю очередь благодаря политической пропаганде и рекламе армии. Минобороны ФРГ в последние несколько лет активно занялось повышением привлекательности бундесвера – развешивает на улицах рекламные плакаты, проводит мероприятия в детских садах и школах, снимает документальные сериалы про военную службу и свои зарубежные операции. Правда, премьера последнего такого сериала под названием «Готов тебя защищать» – про будни немецких солдат, обороняющих «восточный фланг» НАТО в Литве, – оказалась подпорчена скандалом. Показ фильма стартовал в мае, а уже в середине июня стало известно об отзыве на родину сначала четверых военнослужащих, а затем и целого взвода из базирующегося в литовской Рукле немецкого батальона – за пьяный дебош и хоровое исполнение нацистских песен.

Для большинства граждан ФРГ армия не является предметом гордости, хотя и негативного отношения к ней тоже нет. Однако еще недавно многие военнослужащие предпочитали не появляться в форме в общественных местах – хотя бы для того, чтобы не нарваться на конфликт с убежденными пацифистами и обвинения, например, в убийстве мирных афганцев. Но с прошлого года немецкие солдаты получили возможность бесплатно ездить по всей стране на поездах и электричках при одном условии – если они едут в форме. Министр обороны Аннегрет Крамп-Карренбауэр не скрывает, что проект – один из элементов все той же рекламной кампании, цель которой сделать бундесвер «видимым» для общества, а людей в военной униформе – привычной частью городского пейзажа.

18 июня, накануне приуроченного к памятной дате видеообращения Меркель, Крамп-Карренбауэр выступала в Академии бундесвера в Гамбурге с программной речью. Это уже третье ее такое выступление за время пребывания в должности, и в каждом из них она без особого пиетета проверяет на прочность традиционные установки немецкой «культуры сдержанности».

«Надо прояснить пару вещей, о которых в Германии не принято говорить достаточно часто или открыто. Оборона означает сдерживание с помощью угрозы применения военной силы, чтобы создать пространство для политических решений. Но в случае необходимости это также означает реальное применение силы – боевые действия», – заявила министр. К этому она добавила, что Германия и ЕС, если понадобится, смогут вместе со всем западным сообществом принять сложные решения, касающиеся войны и мира, а также заплатить за это соответствующую моральную цену.

С кем именно придется воевать бундесверу в случае необходимости, глава немецкого минобороны не уточнила, но список угроз для безопасности в Европе обозначила довольно конкретно. На востоке это Россия, которая, по словам Крамп-Карренбауэр, ведет войну, интенсивно вооружается и отчасти скрыто, а отчасти явно угрожает своим соседям – друзьям и партнерам Германии. На юге – исламский терроризм. А еще есть Китай, который, хотя и является партнером, но заявляет претензии на мировое господство и «уже сейчас использует в Южно-Китайском море своих "синих человечков" так же, как Россия использовала "зеленых человечков" в Крыму и на востоке Украины». И как объяснила министр, в мире нет ни одного региона, который был бы слишком далек от Германии – потому что более половины немецких рабочих мест зависит от экспорта, а следовательно, и от свободы рынков и открытости торговых путей.

Во всем этом, конечно, нет ничего нового и экстраординарного. Просто объединенная и получившая полный суверенитет Германия подходит к завершению своей внешнеполитической «нормализации», курс на которую был взят еще в середине 1990-х. А новая стратегическая роль, как выразилась Крамп-Карренбауэр, требует изменения менталитета. В Берлине по-прежнему помнят об исторической вине, но не готовы больше позволять ей определять внешнюю политику. Поэтому не стоит ожидать, что возвращение немцев к нормальности неизбежно приведет к отказу от атлантизма или к крепкой дружбе с Россией, – все будет зависеть от текущих внешнеполитических интересов Германии.