Почему Россия и Запад по-разному смотрят на блокировку СМИ и блогеров

Такое двуличие связано с тем, что Европа вынуждена постоянно делать нелегкий выбор между ценой и ценностями. Отсюда и неуемное стремление Запада всегда производить хорошее моральное впечатление. Свобода слова слишком важная идеологема, чтобы за здорово живешь ее компрометировать. Общество пока болезненно воспринимает поползновения в этом направлении. Поэтому используют проверенные механизмы, которые превращают борьбу за свободу слова в битву с многоголовым Змеем Горынычем.

Одна из его голов – это концепция двух видов свободы. Многие считают, что свобода – это право что-то делать. Это так называемая позитивная свобода – то, что вы можете. Но свобода может быть негативной – это ваше право, чтобы другие не могли делать то, что для вас плохо. Анархист Бакунин поясняет: «Свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого». Например, вы любите петь. Пойте на здоровье – это ваша позитивная свобода. Но если вы ночью начнете голосить во дворе, соседи вряд ли обрадуются – вы нарушаете их негативную свободу и законное право на отдых.

За нашу и вашу свободу: зачем Илону Маску Twitter

Позитивные свободы выросли из немецкой и французской философии. Негативные – из британской и американской политической традиции. Великая французская революция, давшая миру «Декларацию прав человека и гражданина», объявила: все имеют «естественные, неотчуждаемые и священные права». Эти права дают человеку не власти предержащие, но они принадлежат ему по факту того, что он Homo sapiens. Одно из естественных прав – свобода слова. Но при этом: «Свобода состоит в возможности делать всё, что не наносит вреда другому», а ее пределы устанавливает закон. Говорят, при обсуждении не обошлось без забавного казуса, хотя эта история – бродячий сюжет политического фольклора. Якобы некий депутат слишком энергично жестикулировал во время выступления. На замечание он огрызнулся – имею право жестикулировать, как пожелаю. На что кто-то заметил: «Ваша свобода махать руками заканчивается там, где начинается кончик моего носа».

Практически любая позитивная свобода органически связана с негативной. Свобода слова не исключение. Вы имеете полное право говорить всё, что хотите, но другие имеют столь же полное право вас не слушать. Простой пример: на своей странице в социальных сетях вы можете забанить кого-то, кто пишет гадости в комментариях. Впрочем, вы можете забанить человека, даже если он гадостей не пишет, а просто потому, что вам так хочется. Технически вы не нарушаете его позитивную свободу, но имплементируете свою негативную. Следите за руками: бан не уменьшает, а увеличивает объем реализованных свобод. И при этом не нарушает Первую поправку к Конституции США.

На эту поправку часто ссылаются, говоря о свободе СМИ. И тут подмигивает вторая голова Змея Горыныча. Тут есть очень важный нюанс: свобода слова и свобода прессы – это две разные свободы. В основе свободы прессы лежит право гражданина распространять любую печатную (теперь и электронную) продукцию. Является ли это право естественным? Вокруг этого вопроса за двести с лишним лет поломано немало копий. Первая поправка – не юридическая формулировка, но «чаяние, которое со временем должно наполниться [конкретным] смыслом». В любом случае все согласны с тем, что, поскольку печать – дело публичное, государство вправе регулировать ее путем вмешательства или невмешательства. У нас, например, есть так называемый «Закон о блогерах» от 2014 года, который касается владельцев интернет-ресурсов, чья аудитория превышает 3000 человек в сутки. Они, эти популярные блогеры, должны регистрироваться в Роскомнадзоре и соблюдать ряд ограничений: правила предвыборной агитации, запрет на публикацию экстремистских материалов, маркировка контента и т. п. Показательно, что, когда закон принимался, вся блогосфера была единодушна: он нарушает право на свободу слова. Различные права и свободы связаны между собой, но это разные права, даже когда их юридически взбалтывают и перемешивают.

В этом коктейле много ингредиентов. Есть еще, например, свобода информации. В 1948 году по настоянию США во «Всеобщую декларацию прав человека» включили: «Каждый человек имеет право на свободу <...> искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ». СССР, хотя и участвовал в работе комиссии, воздержался тогда при голосовании и присоединился много позже. В России, да и в Европе к свободе информации редко апеллируют и часто путают со свободой прессы. На самом деле это две брючины одних штанов. А вот для англосаксонского мира свобода информации очень серьезный вопрос, и народ им живо интересуется.

От любви до ненависти: почему Трамп ополчился на Twitter

Вопрос в том, есть ли у человека (и общества) право не просто не слушать то, что ему не нравится, но вообще не слышать тех, кто это говорит. И тут маячит еще одна голова Змея Горыныча. Несмотря на внешнее сходство, то, что делают сейчас с российскими СМИ, сильно отличается от того, что делалось раньше. Например, Трампа никто не запрещал. Запретили Трампу. И это, как говорится, две большие разницы. Ему запретили пользоваться Twitter, а заодно и кучей других соцсетей. Еще конкретнее: Twitter и прочие запретили Трампу пользоваться собой. Это называется «деплатформинг». У нас это слово редко используется и обычно ассоциируется с интернетом. На самом деле деплатформинг – давняя традиция британской и американской политической культуры.

В XIX веке в Англии французское слово «платформа», означавшее просто ровную, обычно приподнятую площадку, стали использовать для обозначения возвышения, на котором выступают ораторы. Появился даже глагол «платформить» – толкать речь перед народом. А со временем под «платформой» стали понимать и саму политическую позицию, на которой стоит выступающий. Самой престижной платформой публичных выступлений по животрепещущим политическим вопросам были университеты, которые как бы проецировали на оратора свой авторитет и сами придерживались очень широких взглядов. Их кредо сформулировано в литературной биографии Вольтера английской писательницы Эвелин Холл, вышедшей в 1906 году. Ее Вольтер восклицает: «Я не согласен с тем, что вы говорите, но я готов умереть за ваше право это говорить». Фраза стала настолько популярной, что теперь ее приписывают самому Вольтеру, часто цитируют и считают образчиком приверженности принципам свободы слова.

Конечно, университеты иногда отказывали желающим выступать. В конце концов, предоставлять площадку их право, а не обязанность. Всё было на усмотрение руководства. Но перед Второй мировой войной ситуация изменилась. Американские университеты один за другим стали вводить писаные правила, то есть позитивную норму. Почин положил Калифорнийский университет в Беркли, который «взял на себя право не допускать, чтобы его престиж могли использовать неквалифицированные лица или те, кто пытается превратить его в платформу для пропаганды». Это и есть деплатформинг – отказ в предоставлении площадки для публичного выступления. Сначала деплатформили левых, к которым причисляли всех, кто был недостаточно правым. Так, в конце 1940-х под раздачу попал Генри Уоллес. В годы войны он был вице-президентом при Рузвельте и активно выступал за сотрудничество с СССР, а после – министром торговли и противником холодной войны, за что и вылетел из кабинета Трумэна.

В 1960-х деплатформинг попал под мощное влияние студенческих движений и переориентировался на антифашистскую риторику. В 1970-х она охватила британские университеты. Вот, например, прокламация Национального студенческого союза: «Переводить вопрос о свободе слова из практической плоскости в теоретическую значит подвергать опасности <...> борьбу за демократические права, а фашистам и расистам предоставить возможность прикрываться демократическими свободами, в то время как их конечная цель – разрушение этих свобод». Деплатформинг еще много раз будет прокатываться катком по самым разным политическим (и не только) оппонентам, но именно антифашистская риторика станет универсальной платформой для деплатформинга. Это очень удобно, особенно когда действует презумпция виновности: вас превентивно лишают слова, и на вас же возлагают бремя доказательства, что вы не такой, каким вас называют.

Считается, что в интернете первый деплатформинг случился в 2015 году, когда популярная площадка Reddit забанила за харассмент сразу несколько сообществ. А под конец президентского срока Трампа, когда стало понятно, что он пойдет на следующие выборы, в Сети развернулась настоящая война, в которую включились практически все значимые социальные и медийные площадки. Имеют ли они право деплатформить даже действующего президента? Простой и довольно популярный ответ: да. Это бизнес, поэтому он может устанавливать свои правила.

TikTok, мы подошли из-за угла: за что США прессуют китайскую компанию

На самом деле в Америке весь интернет – частная лавочка. Это привет из 1990-х и подарок от Билла Клинтона. Заехав в Белый дом, он почти сразу передал бизнесу опорные сети интернета – главные магистрали, по которым идет трафик Мировой паутины. Всё провернули очень келейно, практически без обсуждений и согласований. Зато под весьма благовидным предлогом развития здоровой конкуренции. А под конец своего первого президентского срока под еще более благовидным предлогом борьбы с порнографией Клинтон провел спорный «Закон о благопристойности коммуникаций»: провайдеров и пользователей интернет-сервисов освободили от ответственности за публикуемый контент. Но бизнес получил свои привилегии не просто так. С ними он получил права даже не сеньора, а суверена, с которыми идут определенные обязанности. В том числе обеспечивать права человека и гражданина. На Западе социальные бизнес-сервисы иногда даже сравнивают с ЖКХ – по сути это государственные услуги, которые должны быть гарантированы всем. Как, например, электричество из розетки или равное медицинское обслуживание. Получается, ограничить доступ к социальной платформе всё равно что, скажем, отключить несогласным горячую воду. Это несправедливо.

Справедливость – очень важный элемент всей мировоззренческой конструкции Запада. И у нее сложные взаимоотношения как с законом, так и с моралью. Для нас, русских, важнее честность. А вот американцы честностью почти не интересуются. Судя по поисковым запросам, в разы меньше, чем справедливостью. Всякий раз, когда что-то случается, американцы гуглят: справедливо ли это? А честность ищут студенты, которым задали написать эссе про не слишком популярную на Западе этику добродетелей. В вопросе «Как делить: по-честному (по совести) или по справедливости?» американцам непонятен сам вопрос. Его нет в их картине мира. А то, чего нет в картине мира, не существует.

Мы говорим о том, что важно для нас. Но чтобы нас слушали, надо говорить о том, что важно для них. Мы говорим так, как понятно нам. Но чтобы нас услышали, надо говорить так, как понятно им. У Змея Горыныча много разных голов. К сожалению, мы часто не учитываем анатомию этого животного. Оно, конечно, страшное, но местами очень уязвимое.