За власть и ресурсы

Игра престолов

«Безусловно, мы исходим из того, что принятие любых резолюций СБ ООН должно быть направлено на укрепление мира, прекращение гражданской междоусобицы и недопущение эскалации конфликта, недопущение гибели граждан». Этими словами Дмитрий Медведев, в тот момент президент России, объяснял, почему Москва не заблокировала резолюцию, позволившую силам западной коалиции вмешаться в происходящее в Ливии. Результат получился противоположным тому, который пред полагал Медведев, – конфликт в североафриканской республике вспыхнул с удвоенной силой. И в этом пламени сгорел не только Муаммар Каддафи, но и тысячи менее именитых ливийцев.

Сколько людей погибло в Ливии начиная с 2011 года, точно не знает никто. Минимальная оценка – 15–20 тысяч (из них 10–15 тысяч – во время операции НАТО), максимальная – 65 тысяч. Это примерно в семь раз меньше, чем в Сирии, и раз в пять больше, чем в Йемене, если брать только прямые военные потери по официальным (сомнительным) данным. До двух третей погибших приходится на 2011‑й, остальные – на 2012–2018 годы.

Конфликт в Ливии развивался нелинейно. Можно даже говорить о двух гражданских войнах – 2011‑го и 2014–2018 годов. В июле 2012‑го прошли выборы Всеобщего национального конгресса (ВНК) – однопалатного парламента. Ситуация в стране после этого несколько стабилизировалась. Но этот орган не контролировал всю территорию Ливии, а ее регионы экономически и политически обособлялись. На востоке – в Киренаике – поговаривали о восстановлении монархии и федерализации, в Дерне был провозглашен исламский эмират, в Мисрате власть оказалась в руках исламистских милиций, в Бани Валиде продолжали править сторонники Каддафи, повсюду силу набирали нерегулярные формирования.

В итоге в 2014 году власть в Ливии перешла к довольно радикальным исламистам, сформировавшим правительство национального спасения. Тогда же прошли выборы в палату представителей (ПП). Этот новый высший орган законодательной власти обосновался на востоке страны – в Тобруке. С этого момента в Ливии действуют два центра силы формально равного статуса.

И без того сложная ситуация запуталась еще сильнее, когда на сторону Тобрука встала Ливийская национальная армия (ЛНА) во главе с маршалом Хафтаром.

Стоит объяснить, кто такой Хафтар и что представляет собой ЛНА. Халифа Хафтар был близким соратником Каддафи. Но затем их пути разошлись. Попав в плен во время войны с Чадом, Хафтар на родину уже не вернулся, какое-то время провел в Чаде и Европе, но в итоге перебрался в США, где и жил до начала гражданской войны в Ливии. Что касается ЛНА, то здесь возникает вопрос: корректно ли называть эту структуру армией? С одной стороны, она обладает многими признаками армии и формально (очень формально) подотчетна гражданской власти. С другой – ЛНА действует как самостоятельный игрок и в этом качестве фактически признана внешними силами, а это признаки не армии, а негосударственного вооруженного формирования, милиции. К тому же за внешне стройной организационной структурой ЛНА скрывается сложная система договоренностей между верховным командованием, полевыми командирами и племенными лидерами, что также заставляет рассматривать ее скорее как милицию.

Отношения Ливийской национальной армии и Палаты представителей в Тобруке также не похожи на отношения армии и гражданской власти. В нормальной ситуации армия находится в подчиненном положении. Но в случае с ЛНА и ПП это скорее равноправное взаимодействие, из которого каждая сторона извлекает выгоду. Хафтар благодаря этому союзу может позиционировать себя как командующего ливийской армией, а не просто полевого командира, а ПП получает силовую поддержку. Правда, по мере нарастания самостоятельности ЛНА отношения Хафтара и Палаты представителей становятся все более натянутыми.

В Триполи ситуация за прошедшие годы тоже изменилась. После подписания в конце 2015‑го в марокканском городке Схирате соглашений об урегулировании в начале следующего года было сформировано правительство национального согласия (ПНС), которое – даром что поначалу работало из Туниса – призвано было объединить Ливию. Со временем оно переехало в Триполи. ПНС добилось формального роспуска конкурирующего кабинета министров, однако на местах оказалось зависимым от союзных ему силовых структур, прежде всего мисуратцев.

При этом у каждого из ливийских центров силы были покровители за границей. Хафтар пользовался поддержкой Каира, а через него – Саудовской Аравии и ОАЭ. Триполи опиралось на Анкару и Катар, одновременно плотно сотрудничая с тунисской умеренно исламистской партией ан-Нахда.

Таким образом, в отличие от Сирии или Йемена, ставших ареной для ирано-саудовского конфликта, в Ливии развернулось противостояние саудитов и катарцев. Глобальные же игроки – США, Россия и государства Европы – так или иначе контактировали со всеми участниками противостояния.

Как все это понимать?

Ситуацию в Ливии иногда описывают как частный случай геополитической конкуренции Турции и Саудовской Аравии, Италии и Франции, США и России. Первые члены этих пар близки к Триполи, вторые – к Тобруку. Однако при ближайшем рассмотрении эта схема выглядит не слишком удачной. Можно ли, например, считать, что Хафтар настроен антиамерикански, если учесть, что он 20 лет прожил в США? А постоянные визиты представителей Триполи в Россию и успешная деятельность Контактной группы во главе с Львом Деньговым на Западе Ливии заставляют сомневаться, что Москва благоволит только ЛНА.

Еще один способ объяснить происходящее в Ливии – сделать это через поколенческий конфликт. Дескать, в стране идет борьба «старых», каддафийских, и «новых», антикаддафийских, элит. На самом деле в обоих политических лагерях присутствуют и те, и другие, каддафизм же как идеология занимает маргинальное положение. Некоторый всплеск ностальгии по временам правления полковника произошел после того, как было объявлено о выходе на свободу его сына Сайф аль-Ислама. Отпрыск диктатора стал центром притяжения для целого ряда политических сил, называющих себя каддафистами. Пикантность ситуации в том, что сам Сайф аль-Ислам на публике не появляется и обычно от его имени говорят другие люди.

Еще чаще причиной конфликта называют раздробленность Ливии, традиционное противостояние Запада и Востока, а также конкуренцию различных племен и кланов. Все это справедливо лишь отчасти. За последние полвека население Ливии выросло в пять раз, а урбанизация достигла 90%. Из-за миграции традиционное разделение страны на Восток, Запад и Юг фактически утратило смысл. Большинство населения Бенгази сегодня – выходцы из Мисураты. Халифа Хафтар, хотя и родился на востоке Ливии, принадлежит к западному племени Ферджани.

С племенами еще сложнее. С одной стороны, урбанизация и переход кочевников к оседлому образу жизни в совокупности с резким демографическим ростом способствовали разложению племенных связей. С другой – поддержка племенных идентичностей правительством Каддафи и естественная архаизация социальных отношений в ситуации конфликта вели к укреплению традиционных общественных структур. В итоге племена, хоть и существуют и подчас довольно сильны, но расколоты, вынуждены конкурировать с иными группами солидарности, и в конкретной ситуации никогда нельзя сказать точно, какая из идентичностей сыграет решающую роль.

Вывод напрашивается парадоксальный: в Ливии семь лет идет война, но не существует единственно верной теории, объясняющей ее причины и характер. Точно лишь одно: какие бы концепции ни поднимались на щит (возрождение монархии или Джамахирии, установление демократии или исламского правления etc), в конечном счете они нужны, чтобы захватить власть и ресурсы.

«За что вы боролись, будучи членом бригад Мисураты?» – спрашивают моего знакомого. «За власть», – отвечает он. «Да, но были ли вы исламистами, националистами или кем?» – «Вы не поняли. Мы боролись за власть. Мы хотели управлять этой страной, и только».

Подобная ситуация делает ливийский конфликт и проще, и сложнее для урегулирования, чем сирийский или йеменский. Война в Ливии не вызвана противостоянием взаимоисключающих идеологий, и поэтому здесь возможен торг и компромиссы, что, в свою очередь, позволяет сдерживать кровопролитие.

Но в то же время фрагментированность общества и отсутствие работающих политических институтов не дают консолидировать власть, а внутренняя хрупкость всех игроков не позволяет им заключать долгосрочные соглашения.

Урегулирование конфликта оказывается таким образом затруднено, а возможность влиять на него извне ограничена.

Миру мир

«Я думаю, что Ливия твердо идет к политическому урегулированию, к восстановлению страны и к восстановлению инфраструктуры, которая была разрешена. И мы думаем, что она вернется в экономическую, так сказать, семью народов региона и вновь станет важной частью мировой экономики и африканской экономики», – утверждал на Петербургском экономическом форуме министр иностранных дел ливийского правительства национального согласия Мухаммед Сияла.

Какие же пути к завершению войны существуют? Практически все признают, что мира достичь можно лишь на основе «Ливийского политического соглашения», подписанного в Схирате представителями основных ливийских фракций. Этот документ предусматривает создание правительства национального согласия и формирование президентского совета на время переходного периода, который должен завершиться проведением парламентских выборов.

Многие государства старались стать посредником, способствующим соблюдению этих договоренностей, – ОАЭ (при поддержке России), Италия, Франция. Египет, Алжир и Тунис пытались решить этот же вопрос совместно, а также задействовав Африканский союз. Примирить участников противостояния соседи Ливии не смогли, но зато не дали конфликту выплеснуться за пределы страны и ограничили его подпитку извне.

С отдельной инициативой выступил Каир, несколько раз организовывавший переговоры, посвященные объединению ливийских вооруженных сил. Основным их результатом стало то, что Хафтар начал говорить о собственных политических (а не только военных) амбициях.

Наконец, важнейшую роль в мирном урегулировании призвана играть Миссия ООН по поддержке Ливии во главе с ливанским интеллектуалом Гасаном Саламе. Подготовленный им план предполагает помимо помощи ООН в работе над конституцией Ливии и в организации выборов проведение Национальной конференции, которая бы придала легитимность процессу мирного урегулирования, включив в него максимальное число игроков.

Впрочем, Саламе быстро убедился, что взаимодействие с основными участниками ливийского конфликта нужного результата не дает. Тогда он решил зайти с другой стороны, запустив процесс примирения «снизу вверх». Это означало проведение по всей стране встреч и переговоров с многочисленными городскими советами, «милициями» и племенами, иначе говоря, со всеми структурами, созданными ливийцами на местах для обеспечения повседневной жизни в условиях фактического отсутствия государства.

Формальным подтверждением приверженности плану Саламе по проведению Национальной конференции стал документ, принятый 29 мая в Париже в присутствии представителей 20 государств и четырех международных организаций, а также главы Президентского совета Ф. ас-Сарраджа, спикера Палаты представителей А. Салеха, главы Высшего государственного совета Х. Мишри и маршала Хафтара.

Согласно этой декларации, стороны договорились завершить подготовку президентских и парламентских выборов к 16 сентября, провести сами выборы 10 декабря, признать их результаты и совместными усилиями завершить работу над текстом конституции. Кроме того, они согласились приложить усилия для объединения основных государственных ведомств, Центробанков (сегодня их два) и силовых структур, а также о поддержке спецпредставителя в проведении Национальной конференции.

Если все это будет реализовано, война в Ливии может закончиться к концу года. Некоторые местные и международные игроки, похоже, верят, что именно по такому, оптимистичному, сценарию и будут развиваться события. Косвенным подтверждением этому служит организация специальной ливийской панели на Петербургском международном экономическом форуме. Ее участники рассуждали о перспективах работы отечественного бизнеса в Ливии и о развитии внешнеэкономических связей страны в поствоенный период.

Но хватает и тех, кто относится ко всему этому со скепсисом. Участники встречи в Париже хоть и согласились с публикацией итоговой декларации, однако отказались подписать совместный документ, сказав, что им необходимо проконсультироваться со своими сторонниками в Ливии. Это можно объяснить как их нежеланием брать на себя лишние обязательства, так и страхом лишиться поддержки на родине из-за слишком «соглашательской» позиции.

И это не говоря о том, что помимо четырех лидеров, побывавших в Париже, в Ливии наберется еще сотня-другая значимых акторов. Некоторые из них уже заявили о неприятии любых соглашений, подписанных за пределами страны и с подачи внешних игроков.

Пожалуй, самым плохим сценарием при таком раскладе станет реализация плана ООН «во что бы то ни стало». В этом случае организация выборов и принятие конституции станут лишь формальными актами, не только бессмысленными в практическом плане, но и вредными для Ливии, поскольку они лишь дискредитируют демократические институты и роль ООН, никак не улучшив положение в стране.