Архивная публикация 2005 года: "Двойной венец"

Хозяева «Русского дома» в Вашингтоне Татьяна и Эдуард Лозанские женились дважды. В первый раз — очно, в Советском Союзе, а во второй раз — заочно, в Америке.— Как вы познакомились?

Татьяна Лозанская: После школы я готовилась поступать на химический факультет МГУ. Хотя я училась неплохо, родители решили подстраховаться и нанять мне репетитора по математике и физике. Наша знакомая порекомендовала Эдуарда, а мама легкомысленно согласилась.

Эдуард Лозанский: Это было в 1969 году. По образованию я — физик-теоретик, окончил МИФИ. В конце 60-х работал в Институте атомной энергии имени Курчатова. Моим начальником был ученый с мировым именем — академик Михаил Александрович Леонтович. В то время он активно подписывал различные публичные письма. В том числе письмо в защиту тех, кто протестовал на Красной площади против вторжения войск стран Варшавского договора в Чехословакию в августе 1968 года. На Леонтовича начались гонения, и мы — его коллеги и аспиранты — в свою очередь собирали подписи уже в его защиту. В «Курчатнике», как мы его любовно называли, разразился большой скандал, и вскоре меня оттуда выгнали. Так я стал безработным кандидатом наук, а репетиторством подрабатывал.

— Как родители допустили, что дочь встречается с физиком-диссидентом?

Т.Л.: Собственно, «брачную кампанию» начала мама. Чем-то Эдуард ей приглянулся, и она начала его приваживать. Мама приносила дефицитные билеты в Театр на Таганке и настоятельно советовала мне пойти с преподавателем.

Мои робкие попытки пойти с одноклассником пресекались фразой: «Тогда пойдем мы с отцом». А мне очень хотелось на Таганку, так что приходилось соглашаться. В результате к моменту поступления в университет у нас с Эдуардом был уже бурный роман, и мы твердо решили пожениться.

— Эдуард, а вы знали, кто ваш будущий тесть?

Э.Л.: Нет. Это роковая случайность, что отец Татьяны Иван Дмитриевич Ершов был одним из тех генералов, кто в августе 1968 года руководил вторжением советских войск в Чехословакию.

— Как он отнесся к будущему родственнику-антисоветчику?

Т.Л.: Вначале Эдуард нравился родителям. Особенно моей маме. Молодой кандидат наук, высокий, играет на фортепиано, разбирается в литературе и живописи. Но когда они разобрались в его мировоззрении и политических взглядах, то поняли, что будут большие проблемы. Мне было сказано твердое «нет». Однако им пришлось смириться. Я заявила: «Можете меня убивать, но замуж я за Эдуарда выйду». Насколько я понимаю, в соответствующих органах посоветовались и решили, что как только на моего жениха посыплются блага, он заткнется.

Э.Л.: Блага действительно посыпались — отдельная квартира, машина, генеральская дача, спецпайки, отдых в закрытых санаториях в Крыму, куда мы летали на военном самолете… Но я не «заткнулся».

Т.Л.: Вначале все было неплохо. Свадьба с генералами и диссидентами в ресторане «Арбат» — все как у людей. Благодаря тому, что Эдуард стал членом столь «правильной» семьи, отделы кадров перестали чинить ему препятствия при приеме на работу. Муж занимался наукой, преподавал, готовил докторскую. Я училась в МГУ. У нас родилась дочь, которую мы тоже назвали Таня. Чтобы избежать путаницы, решили, что я буду Татьяна, а дочь — Таня. Казалось, все шло прекрасно, но это была какая-то двойная жизнь. С одной стороны, друзья мужа — писатели, художники, ученые, — которые несли такую антисоветчину, что я приходила в ужас. С другой — мои родители и их окружение: высший генералитет и партийное руководство, включая членов Политбюро. И однажды случилось неизбежное: на Эдуарда донесли, что он по-прежнему высказывает «крамольные» мысли и к тому же распространяет запрещенный журнал «Континент», который издавал в Париже наш друг Владимир Максимов. За это уже грозил срок.

Э.Л.: У меня и мысли не было куда-то эмигрировать, я же «невыездной» и работал в трех закрытых учреждениях — в Институте имени Курчатова, в Объединенном институте ядерных исследований в Дубне, а еще преподавал физику в Бронетанковой академии имени Малиновского.

— Однако «империя зла» вас отпустила, а не посадила...

Т.Л.: Могущественные друзья папы помогли ему избавиться от неугодного зятя. Эдуарду предложили эмигрировать при условии развода со мной. А мне пообещали, что я смогу поехать к нему с дочерью через год, если мы будем вести себя тихо.

Эдуард разводиться не хотел, но, как вы правильно заметили, его могли и посадить. Мы решили, что так будет лучше. Буквально через несколько дней после нашего «развода» и отъезда мужа в Америку я подала заявление в ЗАГС на воссоединение семьи. Ровно через год, как было договорено, я пошла к отцу и сообщила, что иду в ОВИР просить разрешения на выезд к мужу. Там меня окатили холодным душем, сказав, чтобы я выбросила из головы эти глупости — никуда меня не отпустят. И посоветовали не дурить, а подыскать другого мужа.

— За год красавица генеральская дочь могла бы найти себе кого-нибудь…

Т.Л.: Наверное, могла. Но мне нужен был мой муж и отец моей дочери.

Мы все время поддерживали связь. Эдуард передавал с друзьями и дипломатами письма и посылки. Мы звонили друг другу.

На зимней Олимпиаде 1980 года в Лейк-Плесиде я собрал подписи у сорока олимпийских чемпионов, включая всех членов и тренера американской хоккейной команды, под лозунгом «Свободу Татьяне». До этого был Стокгольм, церемония награждения нобелевских лауреатов. Все они также подписались под аналогичной петицией к Брежневу.

— А мать Терезу вы где нашли?

Э.Л.: Она получила Нобелевскую премию мира и прилетела в Осло на церемонию награждения. Настоятель монастыря, где она остановилась, был большим другом моего знакомого католического епископа. Настоятель провел меня к ней и представил. Она не только подписала общую петицию нобелевских лауреатов, но и написала личное обращение к Брежневу.

Т.Л.: Эта борьба длилась шесть лет. В результате муж стал видным политическим деятелем (смеется). Одной из PR-акций, придуманных Эдуардом, стала наша вторая, заочная свадьба на Капитолийском холме в конгрессе США. По американским законам при определенных условиях допускается заключение брака на расстоянии. Меня на этой церемонии согласились представлять сенатор Боб Доул и конгрессмен Джек Кемп. Впоследствии они стали кандидатами на пост президента и вице-президента США от Республиканской партии. Я подписала соответствующие документы, которые мне тайно передали по дипломатическим каналам. Во время свадьбы я находилась в своей московской квартире и наблюдала из окна, как агенты КГБ, оцепившие наш дом, не пускали ко мне западных корреспондентов. После этой акции в мире поднялся такой шум, что «империя зла» дрогнула и ворота клетки распахнулись.

— Неужели КГБ взволновала какая-то заочная свадьба?

Т.Л.: К мнению Запада тогда прислушивались.

Э.Л.: Татьяна недоговаривает. Ей тяжело вспоминать этот момент, ведь она чуть не погибла. В день нашей второй свадьбы, 10 мая 1982 года, Татьяна объявила голодовку и продержалась без еды 33 дня. К ней приехал американский посол Артур Хартман, но в подъезде ему нагрубили и чуть ли не вытолкали взашей. А ее отца в мундире генерал-полковника остановить не решились. Иван Дмитриевич, узнав о голодовке, приехал разобраться и, увидев, в каком состоянии находится любимая дочь, не выдержал и поехал к министру обороны. Там состоялся весьма нелицеприятный разговор, в результате которого Татьяна с дочерью получили разрешение на выезд, а ее отец был вынужден подать в отставку. Но вылет моих девочек в Вашингтон затянулся, и они приехали ко мне только после смерти Брежнева в декабре 1982 года. В аэропорту было огромное число репортеров и телевизионных камер. Ведущие газеты Америки и Европы поместили материалы о нашем воссоединении, а фото Татьяны украсило первую полосу «Нью-Йорк Таймс» и многих других газет.

— Отец приезжал к вам в Америку?

Т.Л.: Да, несколько раз и, кстати, очень полюбил эту страну. Папа умер несколько лет назад. В конце его жизни мы помирились и стали большими друзьями. В 1990 году мы все полетели в Прагу к Александру Дубчеку, и мой отец принес ему свои извинения за события 1968 года. Насколько мне известно, это первый случай в истории, когда генерал просил прощения за действия своей страны. А вот мама Америку ненавидит по-прежнему.

— Когда вы рискнули вернуться в Москву?

Т.Л.: Когда мы уезжали, то думали, что навсегда. Но Россия — страна непредсказуемая. В 1988 году в разгар перестройки нас пригласил академик Юрий Осипьян, в то время советник Горбачева и вице-президент АН СССР. Встретили нас, как дорогих гостей, поместили в гостинице «Октябрьская» — нынешний «Президент-Отель». Директор гостиницы сказал по секрету, что мы первые «американцы», которых пустили в эту святая святых советской номенклатуры.

Осмотревшись, мы поняли, что в стране грядут большие перемены, и те идеи свободы и демократии, которые проповедовал журнал «Континент», теперь воплощаются в жизнь.

К тому времени у нас появилось достаточно связей и контактов в американской столице, и мы решили, что могли бы быть полезными для налаживания тесного сотрудничества между Россией и США. Тогда же родилась идея создания «Русского дома» в Вашингтоне — координационного центра для американо-российского сотрудничества.

— Генератор идей, конечно, Эдуард?

Т.Л.: Разумеется. Поиском денег и организацией проектов занимается он. Моя роль — создать ему надежный тыл, семейный уют, накормить, элегантно одеть и поддержать морально в трудную минуту. Я — «теневой кабинет».

Э.Л.: Это она скромничает. Практически все мои политологические книги и статьи отредактированы Татьяной.

— Чем занимается «Русский дом» в Вашингтоне?

Т.Л.: К нам приходят люди, которым интересна Россия. Мы проводим семинары, дискуссии, выставки, культурные вечера, приглашаем музыкантов и художников. На первом этаже работает единственный в Вашингтоне русский ресторан. Второй не выдержал конкуренции.

У нас очень маленький коллектив — всего 5 человек, а приходится организовывать международные конференции, на которые порой собираются по 300—400 участников. И все это надо скоординировать! Иногда муж приходит в отчаяние: все рушится, спикеры не подтверждают, спонсоры не отвечают, недоброжелатели интригуют, кому-то не дают визу и так далее. Все это он высказывает мне, и я должна найти нужные слова, чтобы он не отчаивался.

— В Россию часто приезжаете?

Т.Л.: Сейчас мы живем полгода здесь и полгода в США. В Москве наши дочь и внучка Варечка. Дочка не хочет жить в США, хотя она американская гражданка. Со дня на день ждем рождения второго внука, не знаем еще, кто родится, но надеемся, что это будет мальчик. Кирилл, муж Тани, тоже физик и по удивительному стечению обстоятельств занимается теми же вопросами в области физики, что и Эдуард когда-то.

— Вы быстро привыкли к роли бабушки?

Т.Л.: Для внучки я — подружка. Мы с ней разговариваем, играем, читаем. А «работать» бабушкой я пока не хочу, у Вари есть няня.

— Кухню какую предпочитаете?

Т.Л.: Русскую, конечно. Селедочку с луком, картошку, огурчики соленые. В дорогом французском ресторане я ненавижу абсолютно все — морепродукты, изысканные вина. Модную в Москве японскую кухню я тоже не люблю, как, впрочем, и все японское. Фэншуй говорит, что нельзя входить в дом на зеркало, а я обожаю зеркала напротив двери.

— Кто, кстати, занимался дизайном в доме?

Т.Л.: Я. Правда, никакой концепции не было. И никакого окончательного проекта не существовало. Проект всегда на бумаге один, а в реальности получается по-другому. Весь дизайн дома, был сделан, как говорят физики, методом научного тыка. Приклеим вместе с рабочими плитку, не понравится — оторвем, переклеим в другое место. Все нанизывалось одно на другое.

У меня еще тут в проекте сад камней предусмотрен. Вообще, все, что вы здесь видите, я покупала спонтанно. Понравилась вещь — сразу покупаю, а потом придумываю, как ее обыграть.

— Стройматериалы сами покупаете?

Т.Л.: Обожаю магазины строительных материалов и одежды. Эдуард из любого магазина убегает сразу. Берет газету и сидит на скамейке, пока я что-то выбираю. В том числе и одежду для него.

Э.Л.: Через три часа меня зовут померить и заплатить.

— Как вы отдыхаете — спортивно?

Т.Л.: Я могу все, если очень надо, — сесть на шпагат, поиграть в теннис или гольф, но непрофессионально. Горные лыжи, пожалуй, самое лучшее, что я умею. Эдуард тоже катается прекрасно.

Э.Л.: Ну, это Татьяна преувеличивает. Она катается гораздо лучше меня, и мне приходится стараться изо всех сил, чтобы не отстать от нее на крутых спусках.