Архивная публикация 2006 года: "Тишь, да Дон, да денег звон"
Показ «Тихого Дона» по Первому каналу вызвал большой интерес зрителей, но неоднозначную реакцию критиков. Мы публикуем два мнения — известного кинокритика Валерия Кичина и Александра Караваева, посмотревшего фильм глазами молодого человека, не знающего по опыту, что такое Советская власть.Начну с дальней параллели. В 1974 году Григорий Александров снял «Скворца и Лиру», где всеми любимая Любовь Орлова в свои 72 сыграла двадцатилетнюю. Был конфуз.
Ленту спрятали подальше. И на экран пустили много лет спустя, когда перестройка стала вызволять из плена «полочное» кино. Это оказалось актом негуманным: лучше бы мы сохранили память об Орловой как Анюте, Стрелке и Марион Диксон — победительной, бурно талантливой и не молодящейся, а вечно молодой.
Вызволение из итальянского плена «Тихого Дона» Сергея Бондарчука и его громкая раскрутка как лебединой песни великого мастера — история того же ряда. Здесь непонятно, чего больше — желания сохранить для потомков каждый снятый им кадр или кощунственного желания заработать на сенсации. Хотя то и другое есть наверняка.
Нужно было возвращать материал фильма на родину? Безусловно. Бондарчук — национальное достояние, каждый кадр исторически ценен. Нужно ли было выпускать не законченную им картину на экран? Теперь ясно, что нет. Слишком очевидно: для другого снималось.
Контекст заката 80-х, когда все это затевалось, был для многих трагичен: прежние идеалы пошли прахом, новые были по-революционному неясными, и для Бондарчука, искренне служившего социалистической идее, это стало глубокой драмой. Накатывал дикий российский рынок, надо было жить по его правилам. Но если партийно-комсомольские бонзы легко перестроились: приватизировали все, что лежало рядом, сменили партбилеты на кресты и стали православными бизнесменами, — то для художника здесь мучительная ломка всех устоев. Бондарчука только что с позором низвергли вместе с другими «киногенералами» на знаменитом V съезде кинематографистов, он лишился всех привилегий, в свое время давших ему беспрецедентный бюджет для съемок «Войны и мира». На его мечту — третью по счету киноверсию «Тихого Дона» — денег уже никто не дал. Но хотелось остаться в профессии, и кто бросит в мастера камень, если он, спасаясь, пошел к другому продюсеру! В СССР продюсером было государство, оно и диктовало условия — теперь продюсером стал итальянец, а у него свои интересы. В результате фильм явно снимался не для отечественного, а для мирового проката. А там без разницы, ходят казачки простоволосые или в платочке, спят голые или в рубашке. Голые для мирового проката 90-х — это даже лучше. И красавца Руперта Эверетта нелепые казацкие усы только испортят. И Шолохов там не национальная икона — ни с духом, ни с буквой никто не сверяет, смотрят кино как кино. И этническая достоверность там имеет то же значение, что и в каком-нибудь нашем фильме «про заграницу»: экранизация О’Генри, выполненная Гайдаем, или фильм по Марку Твену, снятый Говорухиным, для американца будут такой же развесистой клюквой.
В каждом кадре «Тихого Дона» Бондарчука эта клюква — на переднем плане. Она мозолит глаза нам, но кажется естественной итальянцу, для которого что казак, что калмык — все одно «русский». Он эти нюансы не обязан чувствовать, как мы не чувствуем принципиальной на самом деле разницы между римлянином, неаполитанцем и сицилийцем.
У Сергея Бондарчука уже был опыт работы «на Запад» в фильмах «Ватерлоо» и «Красные колокола», где он тоже снимал иностранцев и тоже «для заграницы». Это были очевидные компромиссы — обе картины кажутся недостойными создателя «Судьбы человека», хотя в них играют такие актеры, как Род Стайгер, Орсон Уэллс, Франко Неро и Урсула Андресс. Они представляют собой чисто заграничный продукт, и Бондарчук в них внес не столько свое видение и понимание мира, сколько умение снимать батальный эпос и выразительно монтировать пленку. Добавим к этому и чисто прагматические мотивы, которые с полной очевидностью движут здесь режиссером. «Ватерлоо» снят в 1970-м, «Красные колокола» — в 1982-м, в самые глухие годы застоя, когда Владимира Меньшова, например, не пустили за границу получать «Оскара» за фильм «Москва слезам не верит». Даже Андрей Кончаловский, сын официального баснописца Михалкова, чтобы снимать в Голливуде, перешел на неопределенное положение полуэмигранта, а уж картины уехавших Бориса Фрумина и Михаила Калика и вовсе запретили. Работать за границей по официальному дозволению и даже получать там гонорары — это была привилегия, коей удостоился только первый из «киногенералов». Поэтому работа Бондарчука на итальянского продюсера — не ЧП, а протоптанная мастером дорога в мировое кино. Только уже в пору, когда за былые привилегии пришлось расплатиться, выслушав от коллег много нелицеприятных слов.
«Тихий Дон» снят с прагматичной установкой остаться на плаву если не на предательнице-родине, то в мире. Оскаровский лауреат за неимением возможности по-прежнему вольготно работать в новой России теперь полагается на свое международное реноме. Упрекнуть его в этом — то же самое, что корить за вынужденную эмиграцию Солженицына. Художник в изгнании — всегда компромисс.
Теперь о фильме. Плохо или хорошо играют Руперт Эверетт и Делфин Форест? Для заграничного восприятия — хорошо: они берут в характерах общедоступные черты, играют понятно, обаятельно, приближенно к стандартам западных мелодрам. Эверетт — хороший, тонкий, душевно реактивный актер, у него умные глаза, в них читается больше, чем в глазах его предшественника по роли Петра Глебова. Но Глебов — «наш» и играет «по-нашему» — сурово, замкнуто, яростно, «от живота и от земли», без неуместной здесь рафинированной интеллектуальности, которая органически присуща англо-американскому актеру с его изысканным классическим образованием. Поэтому Глебова знают только в России, а Эверетта — во всем мире, поэтому картина Герасимова стала явлением национального масштаба, а фильм Бондарчука претендовал стать явлением планетарным. А там иные правила игры. Иные законы восприятия. Бондарчук попытался снять барьеры нашей «особости» и подняться выше этнической достоверности — к правде человеческой. Но не успел закончить работу, и мы уже никогда не узнаем, какой бы стала готовая картина.
Если бы фильм вышел в мировой прокат, как предполагалось, на английском языке и в авторской версии, он занял бы свое место в ряду иностранных экранизаций русской литературы — таких совсем «нерусских», как «Мастер и Маргарита» Анджея Вайды, «Идиот» Акиры Куросавы, «Белые ночи» Лукино Висконти или «Ваня с 42-й улицы» Луи Малля. Поэтому все вопросы, которые вызывает нынешняя провальная телепремьера, адресованы не мастеру, а его наследникам и коммерсантам с Первого канала.
Федор Бондарчук своей работой над завершением фильма, увы, доказал, что ему не перепала даже толика отцовского художественного чутья и такта. Наверняка его первый импульс был благороден: вернуть фильм российским зрителям. Почему он проигнорировал «космополитическую» природу материала, понять труднее, — возможно, просто ее не почувствовал. Но такой кардинальной переплавки в нечто «более родимое» этот материал и не мог выдержать. А дальше вступила в действие режиссура рыночно-клиповой эпохи. Здесь все подчинено экономной «целесообразности», поэтому монтаж, дубляж и оживляж выполнены на скорую руку. Результаты этого ударного процесса наглядно показали народу не замысел ушедшего мастера, а пропасть, в которую скатилось наше кино за ушедшие годы: клиповую привычку скользить по верхам и работать на «пипл», который «хавает». Возникли принципиально иные актерские навыки: лицедействовать на потребу зрителя с попкорном — грубо, без психологических затей, но «круто». Этот примитив мы постоянно наблюдаем в сериалах и особенно в зарубежных картинах, халтурно дублированных на русский. По этим лекалам сделан и дубляж «Тихого Дона» с его «этническими речениями», которые нормальному человеку слушать мучительно стыдно. А так как в арсенале любого актера речь составляет большую половину его мастерства, то об игре Руперта Эверетта или Делфин Форест (на том же пороге 90-х сыгравшей Марину Мнишек в «Борисе Годунове» Жулавского) мы понятия не имеем. Мы ощущаем только постыдную топорность игры Суханова, Будиной и Гармаша. Причем и эти претензии — не к ним, свои таланты давно доказавшим. В кино за все отвечает режиссер. В данном случае — Бондарчук-сын.
Не имеем мы представления и об уровне мастерства, который сохранился у Сергея Бондарчука на 70-м году жизни. В некоторых сценах, особенно массовых, ощущаешь дыхание эпоса, свойственное только этому мастеру. Но ближайшая же монтажная склейка безжалостно срывает этот просторный ритм, переводит все в регистр видеоклипа для мобильника. И если пока трудно судить о том, в какой мере эта премьера поколеблет репутацию Сергея Бондарчука в глазах не слишком эрудированных зрителей, то реноме Федора Бондарчука пострадало очень сильно. Стало ясно, что всплески хорошего кино, которые мы наблюдали в «9 роте», — лишь случайно мелькнувшие и, вероятно, даже не осмысленные протуберанцы семейных генов. Рынок взял верх над ростками художественного вкуса и, вероятно, их придушил. Обещанная лебединая песнь прозвучала кряком скворца, спевшего исключительно в видах итальянской лиры — да и та с той поры ушла в вечность.
Показ «Тихого Дона» по Первому каналу вызвал большой интерес зрителей, но неоднозначную реакцию критиков. Мы публикуем два мнения — известного кинокритика Валерия Кичина и Александра Караваева, посмотревшего фильм глазами молодого человека, не знающего по опыту, что такое Советская власть.Начну с дальней параллели. В 1974 году Григорий Александров снял «Скворца и Лиру», где всеми любимая Любовь Орлова в свои 72 сыграла двадцатилетнюю. Был конфуз.
Ленту спрятали подальше. И на экран пустили много лет спустя, когда перестройка стала вызволять из плена «полочное» кино. Это оказалось актом негуманным: лучше бы мы сохранили память об Орловой как Анюте, Стрелке и Марион Диксон — победительной, бурно талантливой и не молодящейся, а вечно молодой.
Вызволение из итальянского плена «Тихого Дона» Сергея Бондарчука и его громкая раскрутка как лебединой песни великого мастера — история того же ряда. Здесь непонятно, чего больше — желания сохранить для потомков каждый снятый им кадр или кощунственного желания заработать на сенсации. Хотя то и другое есть наверняка.
Нужно было возвращать материал фильма на родину? Безусловно. Бондарчук — национальное достояние, каждый кадр исторически ценен. Нужно ли было выпускать не законченную им картину на экран? Теперь ясно, что нет. Слишком очевидно: для другого снималось.
Контекст заката 80-х, когда все это затевалось, был для многих трагичен: прежние идеалы пошли прахом, новые были по-революционному неясными, и для Бондарчука, искренне служившего социалистической идее, это стало глубокой драмой. Накатывал дикий российский рынок, надо было жить по его правилам. Но если партийно-комсомольские бонзы легко перестроились: приватизировали все, что лежало рядом, сменили партбилеты на кресты и стали православными бизнесменами, — то для художника здесь мучительная ломка всех устоев. Бондарчука только что с позором низвергли вместе с другими «киногенералами» на знаменитом V съезде кинематографистов, он лишился всех привилегий, в свое время давших ему беспрецедентный бюджет для съемок «Войны и мира». На его мечту — третью по счету киноверсию «Тихого Дона» — денег уже никто не дал. Но хотелось остаться в профессии, и кто бросит в мастера камень, если он, спасаясь, пошел к другому продюсеру! В СССР продюсером было государство, оно и диктовало условия — теперь продюсером стал итальянец, а у него свои интересы. В результате фильм явно снимался не для отечественного, а для мирового проката. А там без разницы, ходят казачки простоволосые или в платочке, спят голые или в рубашке. Голые для мирового проката 90-х — это даже лучше. И красавца Руперта Эверетта нелепые казацкие усы только испортят. И Шолохов там не национальная икона — ни с духом, ни с буквой никто не сверяет, смотрят кино как кино. И этническая достоверность там имеет то же значение, что и в каком-нибудь нашем фильме «про заграницу»: экранизация О’Генри, выполненная Гайдаем, или фильм по Марку Твену, снятый Говорухиным, для американца будут такой же развесистой клюквой.
В каждом кадре «Тихого Дона» Бондарчука эта клюква — на переднем плане. Она мозолит глаза нам, но кажется естественной итальянцу, для которого что казак, что калмык — все одно «русский». Он эти нюансы не обязан чувствовать, как мы не чувствуем принципиальной на самом деле разницы между римлянином, неаполитанцем и сицилийцем.
У Сергея Бондарчука уже был опыт работы «на Запад» в фильмах «Ватерлоо» и «Красные колокола», где он тоже снимал иностранцев и тоже «для заграницы». Это были очевидные компромиссы — обе картины кажутся недостойными создателя «Судьбы человека», хотя в них играют такие актеры, как Род Стайгер, Орсон Уэллс, Франко Неро и Урсула Андресс. Они представляют собой чисто заграничный продукт, и Бондарчук в них внес не столько свое видение и понимание мира, сколько умение снимать батальный эпос и выразительно монтировать пленку. Добавим к этому и чисто прагматические мотивы, которые с полной очевидностью движут здесь режиссером. «Ватерлоо» снят в 1970-м, «Красные колокола» — в 1982-м, в самые глухие годы застоя, когда Владимира Меньшова, например, не пустили за границу получать «Оскара» за фильм «Москва слезам не верит». Даже Андрей Кончаловский, сын официального баснописца Михалкова, чтобы снимать в Голливуде, перешел на неопределенное положение полуэмигранта, а уж картины уехавших Бориса Фрумина и Михаила Калика и вовсе запретили. Работать за границей по официальному дозволению и даже получать там гонорары — это была привилегия, коей удостоился только первый из «киногенералов». Поэтому работа Бондарчука на итальянского продюсера — не ЧП, а протоптанная мастером дорога в мировое кино. Только уже в пору, когда за былые привилегии пришлось расплатиться, выслушав от коллег много нелицеприятных слов.
«Тихий Дон» снят с прагматичной установкой остаться на плаву если не на предательнице-родине, то в мире. Оскаровский лауреат за неимением возможности по-прежнему вольготно работать в новой России теперь полагается на свое международное реноме. Упрекнуть его в этом — то же самое, что корить за вынужденную эмиграцию Солженицына. Художник в изгнании — всегда компромисс.
Теперь о фильме. Плохо или хорошо играют Руперт Эверетт и Делфин Форест? Для заграничного восприятия — хорошо: они берут в характерах общедоступные черты, играют понятно, обаятельно, приближенно к стандартам западных мелодрам. Эверетт — хороший, тонкий, душевно реактивный актер, у него умные глаза, в них читается больше, чем в глазах его предшественника по роли Петра Глебова. Но Глебов — «наш» и играет «по-нашему» — сурово, замкнуто, яростно, «от живота и от земли», без неуместной здесь рафинированной интеллектуальности, которая органически присуща англо-американскому актеру с его изысканным классическим образованием. Поэтому Глебова знают только в России, а Эверетта — во всем мире, поэтому картина Герасимова стала явлением национального масштаба, а фильм Бондарчука претендовал стать явлением планетарным. А там иные правила игры. Иные законы восприятия. Бондарчук попытался снять барьеры нашей «особости» и подняться выше этнической достоверности — к правде человеческой. Но не успел закончить работу, и мы уже никогда не узнаем, какой бы стала готовая картина.
Если бы фильм вышел в мировой прокат, как предполагалось, на английском языке и в авторской версии, он занял бы свое место в ряду иностранных экранизаций русской литературы — таких совсем «нерусских», как «Мастер и Маргарита» Анджея Вайды, «Идиот» Акиры Куросавы, «Белые ночи» Лукино Висконти или «Ваня с 42-й улицы» Луи Малля. Поэтому все вопросы, которые вызывает нынешняя провальная телепремьера, адресованы не мастеру, а его наследникам и коммерсантам с Первого канала.
Федор Бондарчук своей работой над завершением фильма, увы, доказал, что ему не перепала даже толика отцовского художественного чутья и такта. Наверняка его первый импульс был благороден: вернуть фильм российским зрителям. Почему он проигнорировал «космополитическую» природу материала, понять труднее, — возможно, просто ее не почувствовал. Но такой кардинальной переплавки в нечто «более родимое» этот материал и не мог выдержать. А дальше вступила в действие режиссура рыночно-клиповой эпохи. Здесь все подчинено экономной «целесообразности», поэтому монтаж, дубляж и оживляж выполнены на скорую руку. Результаты этого ударного процесса наглядно показали народу не замысел ушедшего мастера, а пропасть, в которую скатилось наше кино за ушедшие годы: клиповую привычку скользить по верхам и работать на «пипл», который «хавает». Возникли принципиально иные актерские навыки: лицедействовать на потребу зрителя с попкорном — грубо, без психологических затей, но «круто». Этот примитив мы постоянно наблюдаем в сериалах и особенно в зарубежных картинах, халтурно дублированных на русский. По этим лекалам сделан и дубляж «Тихого Дона» с его «этническими речениями», которые нормальному человеку слушать мучительно стыдно. А так как в арсенале любого актера речь составляет большую половину его мастерства, то об игре Руперта Эверетта или Делфин Форест (на том же пороге 90-х сыгравшей Марину Мнишек в «Борисе Годунове» Жулавского) мы понятия не имеем. Мы ощущаем только постыдную топорность игры Суханова, Будиной и Гармаша. Причем и эти претензии — не к ним, свои таланты давно доказавшим. В кино за все отвечает режиссер. В данном случае — Бондарчук-сын.
Не имеем мы представления и об уровне мастерства, который сохранился у Сергея Бондарчука на 70-м году жизни. В некоторых сценах, особенно массовых, ощущаешь дыхание эпоса, свойственное только этому мастеру. Но ближайшая же монтажная склейка безжалостно срывает этот просторный ритм, переводит все в регистр видеоклипа для мобильника. И если пока трудно судить о том, в какой мере эта премьера поколеблет репутацию Сергея Бондарчука в глазах не слишком эрудированных зрителей, то реноме Федора Бондарчука пострадало очень сильно. Стало ясно, что всплески хорошего кино, которые мы наблюдали в «9 роте», — лишь случайно мелькнувшие и, вероятно, даже не осмысленные протуберанцы семейных генов. Рынок взял верх над ростками художественного вкуса и, вероятно, их придушил. Обещанная лебединая песнь прозвучала кряком скворца, спевшего исключительно в видах итальянской лиры — да и та с той поры ушла в вечность.
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
