Архивная публикация 2008 года: "Владимир МАЛАХОВ: «Я – танцующий директор»"
Немногие отечественные продюсеры в состоянии оплатить его космические гонорары. Да и гастрольное расписание признанного в мире «короля танца» распланировано на много лет вперед. Недавно Малахов побывал в Москве и танцевал в балете Бориса Эйфмана «Чайковский». По условиям контракта Малахов, интендант одного из ведущих мировых балетных театров, «Штаатсопер Унтер ден Линден», шесть месяцев в году проводит в Берлине. В Москву он прибыл с партнершей, блистательной прима-балериной берлинской «Штаатсопер» Надеждой Сайдаковой.
— Вы работали с лучшими хореографами мира. Расскажите о работе с Эйфманом.
— Мне нравится его стиль, мне нравится то, что он делает, как он переносит хореографию через музыку или музыку через хореографию. И за все время у нас не было никакой возможности состыковаться. И вот только три года назад он приехал в Берлин и сделал совершенно новую редакцию. Конечно, когда я танцую здесь, с его труппой, у него старые декорации и старые костюмы. А у нас в Берлине новые и декорации, и костюмы — чуть-чуть все по-другому смотрится. И сейчас, когда я танцевал, мне нужно было делать их версию — не нашу, которую он переделал, а старую. Фактически все то же самое, но много других нюансов.
— Вы уже долгое время директор балета Берлинской оперы. Как вам удается и танцевать, и руководить?
— Я живу такой жизнью уже шесть лет, и я даже не директор, а интендант, а это немножко выше. Директором балета я работал, когда было три оперных театра в Берлине, сейчас же три балетных труппы свели в одну, и получилась единая труппа. Никто из оперных интендантов не мог пригласить ни одну балетную компанию, а я смог. Я отвечаю за то, кто, что и где танцует в оперных театрах. (Немцы еще могут танцевать в каких-то залах, но в театрах они не могут ничего сделать.) Добиваюсь еще больших льгот для труппы.
— Каких, например?
— Свое помещение, свою базу репетиционную. Чтобы было много студий, чтобы при этой базе была маленькая школа, институт хореографии. Чтобы этот круг был замкнут, а дети, которые приходят в школу, могли прийти в труппу, а из труппы, окончив институт, вернуться обратно в школу, учить молодое поколение. Вот какая у меня идея. Сейчас это и продавливаю…
— У вас в труппе много русских. Это случайность или намеренный ход?
— Русских человек десять—двенадцать. Вот Полина Семенова — талантливая девочка. Я ее «украл» прямо из Московской школы, а за ней уже охотились и Большой театр, и Мариинский, но она выбрала Берлин. Есть моя сегодняшняя партнерша Надя Сайдакова, с ней мы работали вместе еще в «Классическом балете» в Москве. Она уехала из России до меня, танцевала в Дюссельдорфе и потом пришла сюда. Был Артем Шпилевский из Питера. Вообще, во время отбора я не смотрю на то, кто русский, а кто нерусский. Я отбираю только тех, кто мне нравится.
— Не тяжело жить в таком жестком режиме?
— Даже если я хочу немножко сбавить обороты, полностью остановиться у меня уже не получится. И это было понятно с самого начала, еще когда я приехал в Берлин. Я не люблю отдыхать, это все знают. Я отдыхал целых шесть месяцев, когда у меня была операция на колено. Первый раз за двадцать лет своей интернациональной карьеры получил такую травму. Даже не травму, у меня было что-то с крестовой мышцей. Лучше было предохраниться заранее, я не хотел, чтобы что-то случилось на сцене. Зачем разочаровывать поклонников или поклонниц?
— А чем вы занимались эти шесть месяцев?
— Составлял планы на следующий год. Разговаривал с хореографами, расписывал спектакли и думал не только о сезоне 2008/2009, а уже и о 2009/2010. Фактически закончил.
— До какого года у вас контракт?
— До 2009-го. Но мне берлинская Дума уже продлила контракт еще на семь лет.
— Вас все в нем устраивает?
— Ну, не все. Всегда будут какие-то минусы и всегда будут плюсы. Но там есть перспективы, и я очень рад, что могу там работать. Мне идут навстречу. Конечно, чем-то я должен жертвовать.
— Сейчас вы решили отойти от балетмейстерской работы?
— Если мне предлагают, то почему бы и нет? Но у меня пока тело работает. Когда ты и танцуешь, и ставишь, уходит очень много времени и энергии, и я решил, что пока у меня все работает, я буду танцевать. Ведь за те годы, которые тебе отведены, нужно успеть сделать очень многое. Конечно, я дико устаю, и иногда хочется куда-нибудь сбежать. Но я себе говорю: еще будет время отдохнуть. А хореографией я смогу заниматься и на пенсии. Я прежде всего танцовщик. Я — танцующий директор. А потом — хореограф и все остальное.
— Вам уже сорок. Сколько вы еще собираетесь танцевать?
— Сколько надо, столько и буду. Если почувствую, что нужно уходить, уйду. Все мои одноклассники уже закончили. И Леша Ратманский, и Юра Бурлака, и Гена Янин… Я — последний из могикан! (Смеется.)
— О вашей жизни вне балета вы не очень любите говорить.
— Я живу ради балета. Когда я отдыхаю, то ничего не делаю: сплю, ем и хожу весь день в пижаме. Хочу побыть самим собой, побыть ленивым. Хотя по натуре я человек не ленивый, а тут хочу побыть непричесанным, небритым. Смотреть на Малахова в воскресенье — ужас. Понимаете, мы сейчас говорим о большом искусстве и обо мне как об артисте. Не люблю говорить о личной жизни и о политике. Искусство, искусство, танцы, планы…
— Что изменилось в российском балете?
— Все стало гораздо лучше, чем было раньше. Мне очень нравится Театр балета Эйфмана, нравились работы Дмитрия Брянцева в Театре Станиславского и Немировича-Данченко, не знаю, как там сейчас обстоят дела. А главное — артистам есть что танцевать, стали приезжать западные хореографы. Раньше репертуар и в Большом театре, и в Кировском был однообразен — сплошная классика. И те, кто всю жизнь прожил в России, просто не понимают, что происходит в мировом балете. Вот мы всю жизнь ели мороженое с клубничным вареньем, и вдруг нам принесли с орехами и шоколадом. А мы привыкли к той клубнике, и ни в какую. Вы же знаете, это типичное для России состояние ума. Пойти на что-то новое неинтересно, лучше в сто пятьдесят первый раз посмотреть «Спартак». Вкуса нет к новому, и даже пробовать не хотят. И в Мариинке, и в Большом все заранее знают, что это им не подойдет, вечно сопротивляются: ой, я не могу это делать, ой, мне неудобно! А как из тебя вырастет талант, если тебе все неудобно? Плохому артисту все мешает — и новая хореография, и костюм, и пол, и свет. А ведь винить нужно только себя. Я тоже много чего не люблю, но все равно пробую и никогда не отказывался ни от чего. Ведь на сегодняшней балетной сцене давно другая эстетика, другая культура. Посмотрите на Пола Тэйлора, на Баланчина, МакМиллана, Форсайта, Килиана — это же все самостоятельные миры. Юрий Григорович очень хороший хореограф, я к нему очень хорошо отношусь, но без нового нельзя. Слава богу, что в Россию стали приезжать хореографы, которые приносят новое и в Большой, и в Мариинку. А что происходит в других российских компаниях, я не знаю.
— Что вы собираетесь танцевать в ближайшее время?
— «Лебединое озеро» в Берлине, «Онегина» в Вене, «Спящую красавицу», «Сильвию». У нас будет тройная премьера — Форсайт, Кларк и Джуди Гейтс. Такой модерн. А потом гастроли в Испании — Баланчин, «Кольцо нибелунгов». Иногда бывает, что люди с предложениями всплывают очень быстро: раз — и позвонили: «Вы не могли бы приехать?» И если у меня есть какое-то окно, то, конечно, я соглашаюсь и еду.
— Такое окно получилось с Борисом Эйфманом и этими гастролями? Для Москвы это была полная неожиданность и очень приятный сюрприз. Все думали, что он только привезет на «Золотую маску» свою «Чайку», и все.
— Нет, это была договоренность давным-давным-давно — «Чайковский» в Москве.
— Вы еще будете работать с Эйфманом?
— Конечно, я хочу. И надеюсь, что будут какие-то новые планы. У нас был разговор о чем-то другом, специальном. Специально для меня, специально для Берлина.
— Какова вероятность того, что все случится?
— Если Эйфман сказал, то так все и будет.
| Владимир Малахов родился в Кривом Роге. Окончил Московское хореографическое училище по классу лучшего педагога Петра Пестова. Его сразу заметили, но в Большой театр не взяли — помешало отсутствие прописки. Взяли в Театр классического балета. В 1986 году Малахов завоевал Гран-при на конкурсе в Варне, в 1989-м — Гран-при имени Сержа Лифаря в Париже и первую премию на Московском международном конкурсе балета. Он лауреат премии Джино Тани, премии «Позитано делла Данца» (Италия), премии «Бенуа де ла Данс», премии имени Вацлава Нижинского (Монако). В 1991-м Малахов уехал из страны. С 1992 года он солист Венской оперы, с 1994-го — Национального балета Канады, в 1995-м дебютировал в «Метрополитен-опера» в Нью-Йорке, в 1996-м стал солистом Американского балетного театра. А в 2002 году возглавил балет берлинской «Штаатсопер». Как балетмейстер он поставил несколько спектаклей в Венской опере и в «Штаатсопер». Несколько лет подряд авторитетный журнал Dance Magazine признавал Малахова первым танцовщиком мира. Малахов позирует для художественной фотографии, снимается в кино, моделирует балетные костюмы. На премьере современных балетов в Базеле танцевал абсолютно обнаженным. |
Немногие отечественные продюсеры в состоянии оплатить его космические гонорары. Да и гастрольное расписание признанного в мире «короля танца» распланировано на много лет вперед. Недавно Малахов побывал в Москве и танцевал в балете Бориса Эйфмана «Чайковский». По условиям контракта Малахов, интендант одного из ведущих мировых балетных театров, «Штаатсопер Унтер ден Линден», шесть месяцев в году проводит в Берлине. В Москву он прибыл с партнершей, блистательной прима-балериной берлинской «Штаатсопер» Надеждой Сайдаковой.
— Вы работали с лучшими хореографами мира. Расскажите о работе с Эйфманом.
— Мне нравится его стиль, мне нравится то, что он делает, как он переносит хореографию через музыку или музыку через хореографию. И за все время у нас не было никакой возможности состыковаться. И вот только три года назад он приехал в Берлин и сделал совершенно новую редакцию. Конечно, когда я танцую здесь, с его труппой, у него старые декорации и старые костюмы. А у нас в Берлине новые и декорации, и костюмы — чуть-чуть все по-другому смотрится. И сейчас, когда я танцевал, мне нужно было делать их версию — не нашу, которую он переделал, а старую. Фактически все то же самое, но много других нюансов.
— Вы уже долгое время директор балета Берлинской оперы. Как вам удается и танцевать, и руководить?
— Я живу такой жизнью уже шесть лет, и я даже не директор, а интендант, а это немножко выше. Директором балета я работал, когда было три оперных театра в Берлине, сейчас же три балетных труппы свели в одну, и получилась единая труппа. Никто из оперных интендантов не мог пригласить ни одну балетную компанию, а я смог. Я отвечаю за то, кто, что и где танцует в оперных театрах. (Немцы еще могут танцевать в каких-то залах, но в театрах они не могут ничего сделать.) Добиваюсь еще больших льгот для труппы.
— Каких, например?
— Свое помещение, свою базу репетиционную. Чтобы было много студий, чтобы при этой базе была маленькая школа, институт хореографии. Чтобы этот круг был замкнут, а дети, которые приходят в школу, могли прийти в труппу, а из труппы, окончив институт, вернуться обратно в школу, учить молодое поколение. Вот какая у меня идея. Сейчас это и продавливаю…
— У вас в труппе много русских. Это случайность или намеренный ход?
— Русских человек десять—двенадцать. Вот Полина Семенова — талантливая девочка. Я ее «украл» прямо из Московской школы, а за ней уже охотились и Большой театр, и Мариинский, но она выбрала Берлин. Есть моя сегодняшняя партнерша Надя Сайдакова, с ней мы работали вместе еще в «Классическом балете» в Москве. Она уехала из России до меня, танцевала в Дюссельдорфе и потом пришла сюда. Был Артем Шпилевский из Питера. Вообще, во время отбора я не смотрю на то, кто русский, а кто нерусский. Я отбираю только тех, кто мне нравится.
— Не тяжело жить в таком жестком режиме?
— Даже если я хочу немножко сбавить обороты, полностью остановиться у меня уже не получится. И это было понятно с самого начала, еще когда я приехал в Берлин. Я не люблю отдыхать, это все знают. Я отдыхал целых шесть месяцев, когда у меня была операция на колено. Первый раз за двадцать лет своей интернациональной карьеры получил такую травму. Даже не травму, у меня было что-то с крестовой мышцей. Лучше было предохраниться заранее, я не хотел, чтобы что-то случилось на сцене. Зачем разочаровывать поклонников или поклонниц?
— А чем вы занимались эти шесть месяцев?
— Составлял планы на следующий год. Разговаривал с хореографами, расписывал спектакли и думал не только о сезоне 2008/2009, а уже и о 2009/2010. Фактически закончил.
— До какого года у вас контракт?
— До 2009-го. Но мне берлинская Дума уже продлила контракт еще на семь лет.
— Вас все в нем устраивает?
— Ну, не все. Всегда будут какие-то минусы и всегда будут плюсы. Но там есть перспективы, и я очень рад, что могу там работать. Мне идут навстречу. Конечно, чем-то я должен жертвовать.
— Сейчас вы решили отойти от балетмейстерской работы?
— Если мне предлагают, то почему бы и нет? Но у меня пока тело работает. Когда ты и танцуешь, и ставишь, уходит очень много времени и энергии, и я решил, что пока у меня все работает, я буду танцевать. Ведь за те годы, которые тебе отведены, нужно успеть сделать очень многое. Конечно, я дико устаю, и иногда хочется куда-нибудь сбежать. Но я себе говорю: еще будет время отдохнуть. А хореографией я смогу заниматься и на пенсии. Я прежде всего танцовщик. Я — танцующий директор. А потом — хореограф и все остальное.
— Вам уже сорок. Сколько вы еще собираетесь танцевать?
— Сколько надо, столько и буду. Если почувствую, что нужно уходить, уйду. Все мои одноклассники уже закончили. И Леша Ратманский, и Юра Бурлака, и Гена Янин… Я — последний из могикан! (Смеется.)
— О вашей жизни вне балета вы не очень любите говорить.
— Я живу ради балета. Когда я отдыхаю, то ничего не делаю: сплю, ем и хожу весь день в пижаме. Хочу побыть самим собой, побыть ленивым. Хотя по натуре я человек не ленивый, а тут хочу побыть непричесанным, небритым. Смотреть на Малахова в воскресенье — ужас. Понимаете, мы сейчас говорим о большом искусстве и обо мне как об артисте. Не люблю говорить о личной жизни и о политике. Искусство, искусство, танцы, планы…
— Что изменилось в российском балете?
— Все стало гораздо лучше, чем было раньше. Мне очень нравится Театр балета Эйфмана, нравились работы Дмитрия Брянцева в Театре Станиславского и Немировича-Данченко, не знаю, как там сейчас обстоят дела. А главное — артистам есть что танцевать, стали приезжать западные хореографы. Раньше репертуар и в Большом театре, и в Кировском был однообразен — сплошная классика. И те, кто всю жизнь прожил в России, просто не понимают, что происходит в мировом балете. Вот мы всю жизнь ели мороженое с клубничным вареньем, и вдруг нам принесли с орехами и шоколадом. А мы привыкли к той клубнике, и ни в какую. Вы же знаете, это типичное для России состояние ума. Пойти на что-то новое неинтересно, лучше в сто пятьдесят первый раз посмотреть «Спартак». Вкуса нет к новому, и даже пробовать не хотят. И в Мариинке, и в Большом все заранее знают, что это им не подойдет, вечно сопротивляются: ой, я не могу это делать, ой, мне неудобно! А как из тебя вырастет талант, если тебе все неудобно? Плохому артисту все мешает — и новая хореография, и костюм, и пол, и свет. А ведь винить нужно только себя. Я тоже много чего не люблю, но все равно пробую и никогда не отказывался ни от чего. Ведь на сегодняшней балетной сцене давно другая эстетика, другая культура. Посмотрите на Пола Тэйлора, на Баланчина, МакМиллана, Форсайта, Килиана — это же все самостоятельные миры. Юрий Григорович очень хороший хореограф, я к нему очень хорошо отношусь, но без нового нельзя. Слава богу, что в Россию стали приезжать хореографы, которые приносят новое и в Большой, и в Мариинку. А что происходит в других российских компаниях, я не знаю.
— Что вы собираетесь танцевать в ближайшее время?
— «Лебединое озеро» в Берлине, «Онегина» в Вене, «Спящую красавицу», «Сильвию». У нас будет тройная премьера — Форсайт, Кларк и Джуди Гейтс. Такой модерн. А потом гастроли в Испании — Баланчин, «Кольцо нибелунгов». Иногда бывает, что люди с предложениями всплывают очень быстро: раз — и позвонили: «Вы не могли бы приехать?» И если у меня есть какое-то окно, то, конечно, я соглашаюсь и еду.
— Такое окно получилось с Борисом Эйфманом и этими гастролями? Для Москвы это была полная неожиданность и очень приятный сюрприз. Все думали, что он только привезет на «Золотую маску» свою «Чайку», и все.
— Нет, это была договоренность давным-давным-давно — «Чайковский» в Москве.
— Вы еще будете работать с Эйфманом?
— Конечно, я хочу. И надеюсь, что будут какие-то новые планы. У нас был разговор о чем-то другом, специальном. Специально для меня, специально для Берлина.
— Какова вероятность того, что все случится?
— Если Эйфман сказал, то так все и будет.
| Владимир Малахов родился в Кривом Роге. Окончил Московское хореографическое училище по классу лучшего педагога Петра Пестова. Его сразу заметили, но в Большой театр не взяли — помешало отсутствие прописки. Взяли в Театр классического балета. В 1986 году Малахов завоевал Гран-при на конкурсе в Варне, в 1989-м — Гран-при имени Сержа Лифаря в Париже и первую премию на Московском международном конкурсе балета. Он лауреат премии Джино Тани, премии «Позитано делла Данца» (Италия), премии «Бенуа де ла Данс», премии имени Вацлава Нижинского (Монако). В 1991-м Малахов уехал из страны. С 1992 года он солист Венской оперы, с 1994-го — Национального балета Канады, в 1995-м дебютировал в «Метрополитен-опера» в Нью-Йорке, в 1996-м стал солистом Американского балетного театра. А в 2002 году возглавил балет берлинской «Штаатсопер». Как балетмейстер он поставил несколько спектаклей в Венской опере и в «Штаатсопер». Несколько лет подряд авторитетный журнал Dance Magazine признавал Малахова первым танцовщиком мира. Малахов позирует для художественной фотографии, снимается в кино, моделирует балетные костюмы. На премьере современных балетов в Базеле танцевал абсолютно обнаженным. |
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
