Когда выбирают из худших

Современный человек знает, что существуют две реальности: одна – на экране телевизора, а другая – за окном. В прошлое воскресенье мне удалось наблюдать две Франции – одну из окна машины, проезжая из Ла- Рошели в Париж с остановками в нескольких городах. Другую – вечером по телевизору, освещавшему победу Эммануэля Макрона на выборах президента. Несмотря на воскресенье, неплохую погоду и выборы, улицы были пустынны как никогда, как будто прошли похороны, и народ забился по домам. Я вспомнил разговоры практически со всеми моими знакомыми французами, которые говорили, что им отвратительно выбирать между Макроном и Ле Пен; они не знали, что делать, за кого голосовать и голосовать ли вообще, – и понял, что 7 мая действительно прошли похороны: похороны будущего Франции как великой державы, ее пресловутой демократической системы, национальной идентичности. В чем смысл выбора, если выбирать приходится из худших?

Вместе с тем французский телевизор вечером надрывался от счастья из-за победы Макрона, нового мессии Евросоюза, человека, прекрасного во всех отношениях. Германские СМИ в стиле советского агитпропа аттестовали Макрона не иначе как «европейца, либерала и гуманиста». Ну прям живее всех живых.

Результат выборов, очевидно, был известен действующим властям заранее: место празднества Макроном его победы – площадь внутри Лувра – было оцеплено невероятным количеством полицейских и солдат еще с утра воскресенья. Они даже вынуждены были забить броневиками подземный туннель и паркинг у Тюильри, и счастливой возможности лицезреть нового президента были лишены все, кроме подтягивающихся к площади группок одинаковых молодых людей с одинаковыми пропусками и одинаковыми флажками. Вероятно, люди без пропусков об этом счастье просто не знали: результат выборов должен был быть объявлен только к 10 вечера. Вечером же раздвоение реальности стало слишком явным – на площади Лувра вокруг сцены стояли местные «нашисты», или, правильнее, «ихние», максимум несколько сотен человек, им со сцены рассылал воздушные поцелуйчики «гуманист» со своими близкими.

Но камеры, снимавшие сбоку, создавали эффект многотысячной толпы, корреспонденты вырывали из нее счастливых граждан, выдававших перлы вроде: «Да, он глобалист, но мы не можем ничего поделать с этим – надо дать ему шанс»; «Он не фашист, как Ле Пен, она – против холокоста». Тем гражданам России, которым тошно наблюдать отечественную политическую жизнь, могу сказать в утешение, что здесь, в Париже, было гаже. А может, это чувство у меня было так сильно, потому что верилось, что где-то может быть иначе?

Пара, стоящая на сцене, преподносилась всеми СМИ едва ли не как Ромео и Джульетта. Держа супругу за руку, Макрон обещал продолжать советоваться с ней обо всем и дать ей пост в администрации. Французы явно взяли новый рубеж толерантности и выбрали президента, жена которого по законам многих стран (особенно американским) должна была бы сидеть в тюрьме. 39‑летняя Бриджит Тронье, замужняя мать троих детей и учительница, растлила своего ученика – юного Эммануэля Макрона, когда ему было только 15 лет. Отчаявшиеся родители подростка перевели его в другую школу, но это не помогло – она последовала за ним. Французы деликатно сообщают, что парой они стали, когда ему исполнилось 17, но, увы, врут. Дело в том, что парой они никак быть не могли, потому что Бриджит не расторгала брак еще на протяжении 12 лет!

Интересно, что на его конкурента Фийона СМИ выплескивали ушаты грязи, однако стоило появиться информации о нечистоплотности Макрона при чтении непонятных лекций в Лас-Вегасе в бытность министром, или уж совсем не вяжущимся с романсом о влюбленных фото будущего президента с его якобы интимным другом, руководителем одного из крупнейших французских СМИ, или рассказам о посещении им и премьером Люксембурга Ксавье Беттелем вечеринок их близкого друга Пьера Берже – то ли мужа, то ли жены покойного Ив Сен-Лорана, как сразу, словно по команде, все замолкали и переключали внимание на страшную Марин Ле Пен.

Надо понимать, что и Берже, и Беттель – открытые геи, и во французском обществе это никого не беспокоит, но зато очень волнует способность президента притворяться или вовсе говорить неправду. Неудивительно, что обозреватель BBC Хью Шофилд в статье «Неотразимый шарм Эммануэля Макрона» спросил: «Сможет ли его одинокая самоуверенность создать структуры политической поддержки, которые так необходимы при правительственном бардаке? Все надеются, что победа Макрона будет победой оптимизма над загниванием, энергии над атрофией, …а не триумфом торгаша, надувшего простаков».

Как оказалось, надеются не все. Немцы, выступавшие в течение всей кампании Макрона в роли строгого ментора, не удовлетворились покорностью своего ставленника, поспешившего помчаться к Меркель, как к Святому престолу за благословением и короной. Чтобы «мальчик» не расслаблялся, они указали на место не только ему, но и французскому народу. Вот что написала Барбара Везель, обозреватель официозного Deutsche Welle: «Новому президенту необходимо будет продемонстрировать, что его хорошая выдержка, острый ум и способность создавать коалиции смогут дать значительный толчок Франции – стране, которую населяют 66 миллионов упрямых ослов, застрявших в прошлом, не желающих проводить реформы и принципиальных сверх всякой меры».

И Макрон это проглатывает.

Он получил 43% голосов французских избирателей только потому, что его соперником была Марин Ле Пен. Она не смогла полностью использовать протестные настроения, помешала невнятность экономической программы, а главное – слишком сильна память об ее одиозном отце, основателе «Народного фронта».

Однако через месяц все может быть по-другому. Любовь французов легка, как весенний ветер. Помню, года не прошло с победы Николя Саркози, а надпись под его фото на обложке серьезного политического журнала гласила: «Putain! Еще терпеть четыре года!» А сейчас и недели не прошло с даты выборов, как парижские киоски заклеены рекламой модного журнала для геев «Garсon» с полуголым Макроном в стрингах на обложке и подписью «Coming out?»

Я разговаривал сразу после выборов со множеством разных людей – с таксистом из Марокко, официантом из Польши, темнокожим продавцом, молодыми людьми, игравшими музыку на улице, – ночь была длинная. Кто говорил, что Франция станет Сенегалом окончательно, кто боялся потерять работу, кто готов был голосовать за коммуниста Меланшона. Но самым радикальным было предложение водителя Убера, везшего меня обратно в гостиницу. Узнав, что я русский, он вдруг неожиданно сказал: «Если бы кто-нибудь взялся этого человека «огорчить», я бы с радостью стал его водителем, я Париж знаю как пять пальцев – не догнали бы!». На что я посоветовал ему, как и остальным французам, решать проблему Макрона самостоятельно. Например, на июньских парламентских выборах.