21 ноября 2024
USD 100.22 +0.18 EUR 105.81 +0.08
  1. Главная страница
  2. Статьи
  3. Андрей Зелтынь: "Любое масштабное насилие вызывает цепную реакцию"
интервью Общество терроризм

Андрей Зелтынь: "Любое масштабное насилие вызывает цепную реакцию"

Кто может стоять за терактами в московском «Крокус Сити Холле» и в Дагестане, есть ли там западный след и ждет ли нас новый всплеск террора, «Профилю» рассказал эксперт Российского совета по международным делам (РСМД), старший преподаватель Школы востоковедения ФМЭиМП НИУ ВШЭ Андрей Зелтынь.

Эксперт Российского совета по международным делам (РСМД), востоковед Андрей Зелтынь

Андрей Зелтынь

©Артем Житенев/«Профиль»

– В России за короткое время было совершено несколько громких терактов. На ваш взгляд, справедливо ли считать эти атаки звеньями одной цепи и можно ли говорить о новом всплеске террористической активности в нашей стране?

Тактика ингимаси: кто может стоять за трагедией в "Крокус Сити Холл"

– Сейчас многие пытаются выстроить цепочку: «Крокус» – Ростов – Дагестан. С моей точки зрения, это три разных события, у них абсолютно разное pedigree (происхождение. – «Профиль»). «Крокус» – классическая террористическая атака в стиле ИГИЛ*: они пришли, чтобы убить как можно больше людей и тем самым навести ужас, вызвать противодействие, спровоцировать власти на целевой террор, направленный на определенные группы людей.

Дагестан – это другое, там клубок очень серьезных противоречий, серьезных обид и очень серьезных предпосылок к всплеску насилия. Это связано прежде всего с деятельностью клановых элит в регионе. А бунт в ростовском СИЗО – совершенно отдельная история, в ней больше коррупции, чем религиозного терроризма. Повторюсь, это мое личное мнение.

– Однако около десяти лет у нас не было крупных терактов, и вдруг целая серия…

– Действительно, мы жили достаточно спокойно долгое время, а теперь у нас подряд несколько террористических манифестаций – так их назовем. Могу предположить, что в определенной степени это связано с цепочкой насилия. Это исторический, научный факт: любое масштабное насилие вызывает некую цепную реакцию. Если говорить простым языком: а что, так можно было, а давай и я попробую.

– Под всплеском насилия вы подразумеваете конфликт на Украине? Некоторые СМИ и чиновники связывали теракт в «Крокус Сити Холле» с работой украинского ГУР и даже западных спецслужб.

Теракт в «Крокусе»

Теракт в «Крокусе» – классическая террористическая атака

Евгений Разумный/Коммерсантъ/Vostock Photo

– Почему мы все время пытаемся искать Украину и НАТО? Как сказал Дмитрий Рогозин, надо осторожно подходить к тому, чтобы любой акт насилия привязывать к украинскому конфликту и искать везде Киев и НАТО. Это может завести нас в такие дебри, что мы вообще не сможем ни с чем бороться. Чем быстрее мы начнем понимать, что каждый случай надо оценивать индивидуально, тем эффективнее сможем противодействовать терроризму. А если будем руководствоваться советским принципом «за окном мороз и град – это Рейган виноват», нам удачи не видать.

Какую роль на международной арене сегодня играет НАТО

Даже некоторые мои коллеги пытаются связать мусульманские террористические манифестации с конфликтом на Украине, рассказывая, что это натовцы организовали. Известная история, что ЦРУ во всем виновато – они «Аль-Каиду»* создали, ИГИЛ создали и т. д. Да, это удобно с психологической точки зрения, когда ты сам себе сформировал некий демонический центр, от которого все зло.

– Тогда о какой волне насилия вы говорите?

– Когда мы говорим о террористических манифестациях с мусульманским религиозным контекстом – это прежде всего любые конфликты на Ближнем Востоке. Там центр возбуждения. В данном случае конфликт в секторе Газа. До Газы была Сирия, до Сирии был Ирак – и так все время. На Ближнем Востоке постоянно возникают центры возбуждения, которые дают реакцию в разные стороны.

– Достаточно ли одних внешних факторов для террористических атак? Наверняка есть какие-то внутренние предпосылки.

– Внутренние проблемы всегда существовали, но, к сожалению, на них мало обращали внимания. Каждый раз, когда происходит всплеск насилия на Кавказе или в среднеазиатском регионе, мы с умным видом начинаем рассуждать: о да, на это нужно было обратить внимание, почему мы не обращали внимания. Но проходит какое-то время, волна спадает, и все об этом забывают.

Теракт в Дагестане

Теракт в Дагестане можно связать с противоречиями клановых элит

Гянжеви Гаджибалаев/ТАСС

Как я сказал, Дагестан – это клубок очень серьезных противоречий, связанных с деятельностью клановых элит. Племя, клан, семья – традиционные составляющие восточного общества. Есть даже такая проблема, как дихотомия между традицией и инновацией. В центре этой дихотомии клан и племя. Как только в Дагестане меняется власть – происходят новые назначения или возникают новые политические конструкции – сразу начинается клановая борьба. Потому что приходит новый клан, начинает «задвигать» предыдущие кланы, последние сопротивляются, и эта «движуха» там идет постоянно. Туда влезать себе дороже – так рассуждает наше руководство, – пусть они сами разберутся и все решат. Вот они и разбираются.

– То есть теракт в Дагестане вы считаете проявлением межклановой борьбы, а не акцией исламских радикалов?

– Да. Обратите внимание, мы привыкли, что смертники, идущие в бой на улицах городов, – это молодые пацаны 18–20 лет. А там вышли 40-летние мужики, некоторые с дорогим оружием, действовали вальяжно, не суетясь. Первое, что бросается в глаза, – практически никакой религиозной символики, криков. Второе – в бой пошла фактически одна семья. Не большой клан, а семья – дети, племянники, двоюродные братья. И все возрастные мужики. А цель у них какая была? Прежде всего полиция. Они же не стреляли в гражданское население, они стреляли в полицейских. Из гражданских целей у них были только синагога и православный храм.

В Дагестане традиционно все подряд с большим недоверием относятся к силовикам, считают, полиция – это враги. За исключением тех кланов, которые «держат» полицию. Вот вам и результат.

– А мотивы теракта в «Крокус Сити Холле»?

– Это, скорее всего, дело рук «Вилаят Хорасан»*, налицо все признаки. Создается впечатление, что из институционально функционирующих подразделений ИГИЛ осталось только оно – видимо, география позволила сохранить такую структуру. Сегодня мы наблюдаем колоссальный подъем мобилизационной деятельности этой организации, особенно в самых уязвимых азиатских республиках, таких как Таджикистан: там постоянно скандалы, связанные с обнаружением тех или иных рекрутеров «Вилаят Хорасан».

"Халифат" поднимает голову: что сейчас происходит с "Исламским государством"

Ну а учитывая определенную степень привычности москвичей к большому количеству мигрантов из Азии, завезти или завербовать группу таких людей на территории Москвы оказалось достаточно легко.

– Вы сказали о признаках работы ИГИЛ. Что это за признаки?

– Первый признак – символика. Для любой мусульманской террористической организации символика очень важна – чтобы все видели, кто это. Принцип «такия», сокрытия своей религиозной принадлежности, здесь не действует. Отсюда выкрики «Аллаху акбар!» и прочие, черные флаги с арабскими надписями: у ИГИЛ – один стиль, будто детской рукой написано, у «Аль-Каиды», наоборот, классический шрифт. Второе – весьма хорошее оснащение: стрелковое оружие, взрывчатка. Это не Оклахома, когда смешали удобрения с бензином или керосином и рванули (теракт в Оклахома-Сити, устроенный антиправительственными экстремистами в 1995 году. – «Профиль»). Третье – высокое качество пропаганды: почти всегда есть видео, фото, качественная презентация в интернете. И последнее – количество жертв. В каждом теракте число жертв должно быть максимальным, должен наноситься как можно больший урон гражданскому населению – это игиловская история.

– Есть устоявшееся представление, что террористы всегда стремятся к максимальному количеству жертв. Разве это не так?

– Раньше террористические группы действовали иначе: как можно меньше жертв и как можно больший общественный резонанс. Поэтому объектами атак выбирали статусных персон – высокопоставленных чиновников, вплоть до глав государств, правительственные организации, полицейские участки, военные объекты. Так действовали «Народная воля», ИРА, новые левые и т. д. Считалось, если много людей покрошишь, тебя будут считать бандитом, а не политическим террористом.

С началом четвертой волны, так называемого религиозного терроризма, ситуация изменилась. Сейчас в мире наблюдается социально-экономический ренессанс ислама, частью которого является так называемая исламская экономическая модель. Этот ренессанс выливается и в подъем экстремистской террористической активности.

Что заставляло граждан Евросоюза уезжать воевать в Сирию и устраивать теракты у себя на родине

– Как именно религиозный фактор связан с характером террористических атак и возросшим количеством жертв?

– Можно сделать несколько предположений, и все они уходят в исторический контекст. Триггером религиозной волны террора послужила исламская революция в Иране, а непосредственно процесс трансформации начался с ирано-иракской войны – это первая война в новейшей истории, которая носила ярко выраженный религиозный характер. По крайней мере, по тем лозунгам, которые озвучивались.

В ходе того конфликта мы видели огромное количество жертв. Этот факт не остался незамеченным для людей, которые так или иначе были связаны с организацией «Братья-мусульмане»*. Я считаю, что все экстремистские и террористические мусульманские группировки второй половины ХХ века на Ближнем Востоке и за его пределами вышли из контекста этой организации. Если вы проследите их генезис, везде торчат уши «Братьев-мусульман».

Второе. Примерно в одно время с ирано-иракской войной началась советско-афганская война, которая и сформировала практическую базу для развития исламского терроризма. Именно в процессе сопротивления «большому шайтану» возникло поколение, из которого вышли основные террористические мусульманские организации: «Аль-Каида», «Ливийская исламская боевая группа» и прочие. Там свои последние работы написал Абдулла Аззам (палестинский религиозный деятель, пропагандировал джихад для помощи афганцам в войне против СССР. – «Профиль»), а они считаются настольной книгой мусульманского террориста. Там они увидели, что с «шайтаном» можно бороться, только нанося ему максимальный урон – в людских потерях прежде всего.

– Может ли конфликт в Дагестане выйти за пределы республики?

– Думаю, продолжение он получит. Выйдет ли за рамки региона – очень сложно сказать. Северный Кавказ сильно неоднороден, но эти регионы – Дагестан, Чечня, Ингушетия – взаимопроникаемы. Пока это чисто дагестанская история, мое мнение такое.

– То есть назревает обострение межклановых противоречий на Кавказе?

– Да. Но клановые разборки всегда имеют потенциал вылиться во что-то более масштабное. Другой вопрос, что это происходит редко, особенно в нынешней ситуации. Хотя в свое время движение Шамиля тоже началось с клановых конфликтов, а потом превратилось в полномасштабную войну.

– Есть ли у государства средства и возможности погасить данный конфликт?

– Есть, но это колоссальный комплекс задач. Топ-3 направления: экономика, грамотная социальная политика и грамотная религиозная политика. Дагестан всегда был проблемной территорией. Политическое руководство страны старается использовать очень мягкие рукавицы, когда речь идет о Северном Кавказе, и я понимаю причину этого. Истоки такой политики еще в 90-х, в первой и второй чеченских войнах, в терактах, которые были в Буденновске, Буйнакске и пр. Причина в том, что не очень понятно, как там себя вести, чтобы не взорвалось опять.

Поэтому в каждый конкретный момент решение принимается в очень мягком варианте, чтобы не раздражать. У меня такое ощущение.

– Продолжатся ли атаки ИГИЛ в России?

– Я надеюсь, продолжения не будет. Путин сказал в одном из своих выступлений, что у нас нет проблем с мусульманами, и по большому счету он прав. Не то чтобы совсем нет проблем – у нас есть проблемы с мусульманами, но они носят иной характер, чем проблемы Франции, Англии или США. На мусульманском Востоке историческая память – это очень сильный фактор. У европейцев он давно снивелирован, а там, где влияние традиций на развитие и жизнь общества велико, там историческая память сильна. Многие мои коллеги любят говорить, что Россия никогда не участвовала в крестовых походах, – это тоже есть, но не только. Россия исторически была для Ближнего Востока соседом, взаимопроникновение было достаточно сильным, и это оставило серьезный след.

– И все же исламские террористы из Таджикистана убили в Москве около 150 человек. Вряд ли это случайность?

СК возбудил дело по факту захвата заложников в СИЗО Ростова-на-Дону

– Мне кажется, что история с «Крокусом» – оппортунистический (атака в наиболее слабое место) разовый акт, который вряд ли будет мультиплицироваться на этой территории. У меня шальная мысль возникла, что это «тренировочный заезд». Нашли слабое уязвимое место и провели пробную акцию.

– Тогда какова настоящая цель?

– Франция, Олимпийские игры. Могу ошибаться, но есть такое внутреннее ощущение. Помимо того что террористические организации ищут возможность, смотрят, куда легче ударить, есть еще фактор исторической обиды, неприязни. У властей Франции серьезное противостояние с мусульманской общиной. В Бельгии то же самое. США – это вообще враг номер один. А в России у них нет мотивов, нет цели.

– Мы обошли стороной события в ростовском СИЗО. Там были и повязки с игиловскими надписями, и выкрики…

– Мое персональное мнение, что Ростов – это история внутри ФСИН. А символику они навязали для пущего наведения страха, показать, что не зря выступили. Достаточно посмотреть, как начался этот бунт и как его подавили. У заключенных были мобильные телефоны, пила, ножи, дубинки. А только что прошла проверка и отчитались, что это один из лучших СИЗО в системе ФСИН. Но там сидело в два раза больше человек, чем количество, на которое он рассчитан. Как в песне: «Все хорошо, прекрасная маркиза» – а потом и собака сдохла, и дом сгорел. Я думаю, это коррупционная история.


Возникновение и развитие международного терроризма

Андрей Зелтынь: «Историю международного терроризма мы ведем с конца XIX века, от распространения телеграфа и телефона. Благодаря новым средствам связи информация стала быстрее распространяться, в том числе информация о терактах. Во второй половине ХХ века американский политолог Дэвид Рапопорт сформулировал волновую теорию развития международного терроризма.

Первая волна – это анархический и левый терроризм, в период с конца XIX века до Первой мировой войны. В России это организации «Земля и воля», «Черный передел» и т. д. Вторая волна началась после Первой мировой и длилась до Второй мировой войны. Это так называемый национально-освободительный период террористической активности. Третья волна связана с «новыми левыми» – «Красные бригады» и пр.

С 1976 года начинается четвертая волна – религиозный терроризм. Не только исламский, но на фоне подъема экстремистской активности в исламе все остальные стали малозаметными.

Сейчас некоторые исследователи говорят о пятой волне – с 2014-го, когда ИГИЛ начало вести боевые действия против регулярных вооруженных сил. Прежде террористы подобным не занимались. Пятая волна тоже религиозная, но имеет другие формы: большие массы людей сталкиваются на поле боя, происходят захваты городов. Многие говорят, что она уже прекратилась, но я так не думаю».


* ИГИЛ (ИГ, «Исламское государство»), «Аль-Каида», «Вилаят Хорасан», «Братья-мусульмане» – террористические организации, запрещенные в России.

Читайте на смартфоне наши Telegram-каналы: Профиль-News, и журнал Профиль. Скачивайте полностью бесплатное мобильное приложение журнала "Профиль".