Мемориальное преткновение

В Санкт-Петербурге не прижилась почетная доска генералу Российской Империи, а позже маршалу и президенту Финской республики Карлу Густаву Маннергейму, установленная в июне 2016 года. Метание краской, удары топорами, митинги и даже расстрелы из некоего оружия сделали свое дело: 10 октября источник в питерской мэрии сообщил «Интерфаксу», что доску демонтируют до конца года.

«Есть решение доску демонтировать. Снимут ее те же, кто и устанавливал. Это случится довольно скоро, на доску постоянно нападают вандалы, она выглядит уже непрезентабельно. Люди, которые доску вешали, уже не ощущают такого давления, какое было изначально. Ситуация стала свободнее, это позволяет доску снять», – сказал собеседник агентства. Отметим, что «вешали» доску в том числе бывший руководитель администрации президента России Сергей Иванов и министр культуры России Владимир Мединский.

Последнему особенно досталось от левых активистов, протестовавших против Маннергейма, – на митинге в сентябре его открыто называли другом Гитлера (Карл Маннергейм общался с фюрером, тот даже праздновал с ним его день рождения в 1942 году, - прим.) и требовали его отставки. Самый громкий блок протестующих представляла незарегистрированная партия «Другая Россия» (бывшая НБП писателя Эдуарда Лимонова, ныне живущая без Лимонова, - прим.), глава петербургского отделения которой заявлял на митинге, что доска «разрушает понимание истории, которое объединяет большинство граждан нашей страны» и назвал ее «плевком в душу петербуржцам».

Петербуржцы из «Другой России» неоднократно атаковали памятную доску финского маршала – трижды обливали краской, в начале месяца полиция обнаружила на ней отверстия, похожие на отверстия от пуль, а сегодня национал-большевики полезли на Маннергейма с топором. Выталкивают доску из города и местные власти, точнее какая-то их часть – в июле городской Совет по мемориальным доскам признал доску Маннергейму незаконной.

По мнению философа и культуролога Игоря Яковенко, в событиях вокруг мемориальной доски проявляется не столько воля города, сколько работа в рамках сегодняшней конъюнктуры. «Есть тренд примитивного патриотизма и борьбы со всем плохо звучащим, – говорит «Профилю» Яковенко. – Маннергейм вспоминается в контексте Второй Мировой и участия финских войск в блокаде Ленинграда, но о том, что советские войска в 1939 году напали на Финляндию и хапнули кусок ее территории, – об этом никто не помнит».

Яковенко считает, что Маннергейм – безусловная часть российской истории. «Ее можно отменять, забывать, но мне хочется думать, что однажды придет день, когда все то, что сносится, будет поставлено на свое место», – говорит философ. Он добавляет, что сейчас в патриотическом сообществе есть мода оскорбляться всем подряд, и поэтому в истории с Маннергеймом нет ничего удивительного.

Участие Мединского и Иванова в установке мемориала Яковенко объясняет игрой разных сил внутри власти. «Помню, лет 30-40 назад были разные подъезды в здании ЦК КПСС (на Старой площади, где сейчас расположена администрация президента, - прим.). У подъездов были разные позиции, у каждого были свои нюансы в рамках политики – делается один ход, против него делается контр-ход, это обычная история». Аналогичный процесс, считает Яковенко, происходил и с памятником Ивану Грозному в Орле, который был установлен, несмотря на решение суда, запрещающее делать это на время судебных разбирательств.

«Маннергейм – крупный исторический персонаж, он человек и масштаба своей родины, и масштаба Российской империи, и если мерить людей по их масштабу, установка такого памятника естественна и разумна, – заключает философ, – Против памятника же направлена лишь воля некоторых «заряженных» политических активистов, которым в сегодняшней России дали все карты. Они считают, что сейчас их время, и что они задают интонацию. И в эту интонацию такой памятник никак не укладывается».

В свою очередь, историк советско-финских воин Баир Иринчеев считает доску «крайне вредной». В разговоре с «Профилем» он напоминает, что все действия Карла Густава Маннергейма после 1918 года были направленны против России (Маннергейм собрал в этом году в Финляндии войско, выступившее против находившихся на территории страны «красных», помогавших в осуществлении социалистического переворота, и начал таким образом Финскую гражданскую войну, - прим.), и все эти действия перечеркнули его предыдущие заслуги перед Россией (участие в русско-японской, Первой мировой войне, - прим.). Отдельно Иринчеев выделяет территориальные претензии Маннергейма на Карелию. По его мнению, Финляндия под руководством Карла Маннергейма вела экспансионистскую и недружелюбную по отношении к Советской России политику.

«В 1941 году, когда появилась такая возможность, финны действительно заняли Карелию, начали строить Великую Финляндию. Но недружелюбие проявлялось и раньше, даже до 1939 года (год начала первой советско-финской войны, - прим.)», - убежден историк. Сюда же он относит и незавидную судьбу российских военнопленных в Финляндии в тот период. «Все эти вещи делают доску Маннергейму в Петербурге крайне неуместной. Есть много вопросов к тем лицам, кто участвовал в ее установке, – насколько они разбираются в истории и в российском законодательстве», – заключает Иринчеев.