В день, когда 28-летний Ханиф Масих, полжизни проведший в рабстве, стал свободным, он натер волосы оливковым маслом — в такой праздник даже прическа должна быть аккуратной. Он стоит на площади перед кирпичным заводом, в котором работал все эти годы. На заднем плане гигантская труба: предприятие занимает площадь футбольного стадиона. Оно расположено в Касуре — пакистанском городе у индийской границы, примерно в 50 км к югу от Лахора.

Освобождение

Ханиф Масих наблюдает, как двое мужчин заключают сделку, которая изменит его жизнь. Они сидят за столом на пластмассовых стульях. Одно место свободно, но Ханиф молча стоит — так, будто его все это совсем не касается. Он не осмелится сесть. Он усвоил, где его место.

Один из сидящих — Юнус Фауджи, директор того завода, собственностью которого как печи для обжига или тележки является Масих. Второй мужчина, Шахзад Камран, приехал, чтобы заплатить выкуп.

Трехдневная щетина, грязная одежда, шерстяная шапочка на голове: Фауджи, директор, щелкает пальцами, слуги несут папки, в которых велся учет, стопку расписок, линейку, ручку и калькулятор. «Ну же? Деньги привез?» — спрашивает он. Камран кивает. Невысокий худой мужчина под сорок с редеющими волосами достает из портфеля банкноты: 50 тысяч рупий, в пересчете на европейскую валюту — 390 евро, аккуратно перевязанные резиночкой.

Камран — основатель небольшой христианской благотворительной организации в Лахоре. Он назвал ее Vast Vision, «Широкий горизонт». Его миссия — выкупать на пожертвования рабов, выплачивая за них долги, которые оказались кабальными. И он выбрал Ханифа потому, что верит: этот мужчина сумеет правильно распорядиться своей свободой.

Ханиф замер и старается не обращать на себя внимание. Он кажется каким-то потерянным в одежде, которая ему велика, — возможно, только потому, что тело измождено. Зубы покраснели от жевания листьев бетеля. Он молча смотрит, как Камран в последний раз пересчитывает деньги, как пододвигает стопку банкнот Фауджи, который в свою очередь пересчитывает, складывает купюры вдвое, кладет их в карман брюк и говорит себе под нос: «Порядок».

Когда Фауджи забирает деньги, на покрасневшие глаза Масиха наворачиваются слезы. Камран, благодетель, заключает его в объятия, после чего Масих, ни слова не говоря, идет в жилье, которое занимал вместе с женой и их двумя детьми. Молча, со слезами она обнимает мужа. Они собирают вещи и выходят на улицу, прощаются с товарищами, которые останутся в крепостном плену. «Я никогда сюда не вернусь», — говорит Масих. Вместе с семьей он садится в рикшу. Теперь они свободные люди.

Рабы вокруг нас

Камран выкупил это семейство у землевладельца и влиятельного регионального политика Надима Аруна Хана. Хану принадлежит кирпичный завод, а значит, и семья Масихов. Точнее, принадлежала.

До этого дня Хазиф Масих был одним из 35,8 миллионов человек во всем мире, которые живут в рабстве, — без прав, без возможности свободно выбирать место жительства, которых силой принуждают к тяжелой физической работе без надлежащей оплаты. Такая цифра содержится в последнем «Глобальном индексе рабства». Заводчики, землевладельцы и бизнесмены богатеют, распоряжаясь чужими жизнями, заставляя людей валить лес на берегах Амазонки, собирать урожай на африканских плантациях, работать на арабских стройках, выполнять черную работу на таиландских рыболовецких судах или заниматься проституцией по всему миру.

Феномен, который, казалось, давно и навсегда остался в прошлом, сегодня присутствует практически в любой стране мира. Изменилась только цена: если в прошлые века за одного раба в пересчете на современные деньги приходилось платить до 4 тыс. долларов, сегодня в таких странах, как Индия или Пакистан, людей нередко продают за 30–40 долларов, утверждают авторы отчета о рабстве.

По количеству человек, живущих в условиях близких к рабству, Пакистан уступает только Индии и Китаю. Большая часть из более чем двух миллионов современных рабов вкалывает, как Масих, на кирпичных заводах, других используют на полях, на фабриках или вместо прислуги. Мнимая сделка предполагает сравнительно сытую жизнь и крышу над головой в обмен на личную свободу.

Долг, который невозможно вернуть

Итак, Масих выходит на свободу — случилось это год назад, в декабре 2013 года. Он сидит на лежанке в доме своих родителей, в деревне Фатепур под Лахором; поездка сюда на рикше заняла полчаса. При этой первой и последующих встречах в течение года он рассказывает историю своей жизни. Родительский дом стал причиной того, что он попал в рабство. 16 лет назад, когда Ханифу было двенадцать, его родители заняли деньги у заводчика Хана — 35 тыс. рупий, сегодня это 275 евро. На них и на свои скудные сбережения они хотели купить участок и построить на нем домишко с двумя комнатами.

Хан деньги дал, но взамен потребовал, чтобы Масихи жили и работали на кирпичном заводе, пока не расплатятся. «Родители согласились. А что им было еще делать? — говорит Ханиф. — Они считали, что вернут долг через год-два».

Семья перебралась в жилье для рабочих на территории завода. В глинобитном строении ютилось около 50 человек, там было отдельное помещение для Масихов размером со стойло для коня. У стены — каркасная кровать, слишком узкая для двоих взрослых, Масиха и его четверых братьев. Покидать территорию можно было только с разрешения директора завода. Один день в неделю выходной плюс «отпуск» — два месяца летом в сезон муссонов, когда из-за сильных дождей завод не может выпускать продукцию. «Выходной» и «отпуск» означают, что за эти дни вам никто не заплатит.

В остальное время Масихи трудились в поте лица: подъем в три утра, до нестерпимой жары. Женщины и дети (некоторые с трех лет) замешивают из глины, земли, соли и воды серую массу, которую затем помещают в деревянные формы и делают кирпичи. После 24 часов сушки мужчины катят тележки с необожженными кирпичами к печи и помещают их в камеры обжига; на следующий день готовый стройматериал, красный, отвозят на отгрузку.

«Если работают двое взрослых плюс один-два ребенка, получается в среднем 3 тыс. рупий в неделю (24 евро) — в зависимости от выработки, — говорит Масих. — 1000 рупий каждую неделю удерживают в счет кредита. Таким образом, в месяц остается 8 тыс. рупий. Этого хватает, чтобы покупать на семью хлебные лепешки и чечевицу». Овощи были на их столе редко, мясо — только по большим праздникам, возможно, дважды в год. «Если кто-то заболевает и нужны медикаменты или помощь врача, приходится снова влезать в долги. Если кто-то не может выйти на работу, то и зарплаты ему не платят».

Вместо того чтобы уменьшаться, долги росли — вследствие ростовщического процента, подложной отчетности, новых мелких займов на незапланированные расходы. Проходили годы, Масих повзрослел. Он обещал отработать все долги в одиночку, и владелец отпустил его пожилых родителей. На кирпичном заводе рабы рожали детей, на кирпичном заводе они умирали.

Масих из года в год стоял босыми ногами и в холодной грязи, и на земле рядом с раскаленной печью. В школу он не ходил. Все, что он видел в своей жизни, — это кирпичный завод в Касуре и деревня, в которой его родители построили дом. Он никогда не был ни в столичном Исламабаде, ни в мегаполисе Карачи, ни даже в расположенном поблизости Лахоре.

«Бежать было бесполезно»

Когда Масиху было 22 года, в «отпускной» сезон муссонов он познакомился с девушкой по имени Ребекка. Они поженились, и поскольку родственники и вся деревня ждали свадебного пира, он взял у Хана еще один кредит — 20  тыс. рупий, в пересчете около 150 евро. Потом родился ребенок, девочка. Роды были тяжелыми, пришлось делать кесарево сечение. В Пакистане практически ни у кого нет медицинской страховки, больница выставила счет на 30 тыс. рупий — около 230 евро. Ханифу снова пришлось брать в долг. Второй ребенок, сын, тоже появился на свет посредством кесарева сечения, а это снова расходы. «Я думал, что все равно никогда не увижу свободы, так что можно влезать в долги».

Почему он просто не убежал? Ханиф смеется: «Я ведь должен был вернуть долг!» Это слова человека, у которого только и осталось, что честь, с которой он не готов расстаться, нарушив данное слово. Но в то же время это слова человека отчаявшегося, запуганного, привыкшего быть в самом низу иерархической лестницы. «Бежать было бесполезно, — добавляет Ханиф. — У них есть специальные люди, они бы нас нашли, посадили под замок, избили до полусмерти». К тому же многие владельцы кирпичных заводов торговали рабами, а неугодных работников продают в первую очередь — «иногда в очень отдаленные регионы. И тогда бы мне уже никогда не вернуться домой».

На многих кирпичных заводах в Пакистане рассказывают ужасы о непокорных или больных рабочих, которых заживо бросали в камеру для обжига. Похожие истории можно услышать и на предприятиях Хана: «От человека не остается никаких следов, — говорит один мужчина. — И это в порядке вещей».

Долговая кабала в Пакистане вне закона. Конституция запрещает держать рабов и использовать принудительный труд. Ссуживать деньги и обязывать человека жить на рабочем месте, пока он не отработает долг, тоже нельзя.

Но практически никто не заявляет в прокуратуру на тех, кто содержит рабов, и говорить об обвинительных приговорах уж тем более не приходится. Такими же безнаказанными остаются сексуальная эксплуатация и убийства рабочих. Ведь труд рабов используют люди, пользующиеся влиянием, такие как Хан. В Пакистане они обычно выше закона. Общество остается феодальным, в основе богатства лежит эксплуатация. Полиция за взятки закрывает на это глаза.

«Рабочим у нас живется неплохо, — говорит заводчик Хан. — Им не на что жаловаться, их кормят, дают крышу над головой». Он ограничивается несколькими фразами по телефону, встречаться с журналистами не желает. У него есть рабы? — «Нет, эти люди влезли в долги и теперь отрабатывают их. При желании любой мог бы расплатиться за несколько месяцев. Просто не нужно лениться». При следующих попытках пообщаться хотя бы по телефону Хан сразу кладет трубку. С его точки зрения все уже сказано. Ханиф Масих за годы работы ни разу его не видел.

Слова Хана — красивая упаковка для неприглядных обстоятельств. Ссуживание денег — это лишь способ порабощения людей. На первый взгляд признаков рабства здесь нет, ведь речь идет о возврате кредита. Но если вернуть его нереально? В таком случае выйти на свободу можно, только если кто-то расплатится за тебя. Например, Шахзад Камран, освободивший Ханифа.

«Я не могу выкупить всех»

В своем офисе в Лахоре Камран рассказывает, что благодаря пожертвованиям уже выкупил 20 семей. «Я стараюсь помогать только тем, у кого хорошие перспективы на свободе, — говорит он. — Причем только семьям, а не одиночкам. Кроме того, родители должны иметь желание отправить своих детей в школу, и нужно, чтобы у них было какое-то пристанище, чтобы, получив свободу, они не оказались на улице».

Ханиф Масих и его семья попали в поле зрения Камрана потому, что его организация оплачивает обучение детей рабов чтению и письму. Камран нанимает учительниц, которые читают вслух и рисуют вместе с ребятами. Дети Масихов тоже посещали такие занятия, благодаря чему Камран познакомился с ними. Судьба этой семьи растрогала его: раб во втором поколении, смышленые дети, которым уготована участь крепостных. «Делать выбор всегда нелегко, ведь, разумеется, каждый надеется, что ты поможешь именно ему, — вздыхает он. — Но я не могу выкупить всех». Он говорит, что им движет любовь к ближнему, желание помочь. Как христианин он стремится творить богоугодные дела. Но и людское признание ему, очевидно, приятно: в его офисе развешаны материалы из пакистанских газет, рассказывающие о его деятельности.

«Работа с прессой — это важно, — говорит он. — Только так можно находить новых жертвователей и помогать людям». Сам он родом из небогатой семьи. Пакистанские богачи — крупные землевладельцы и промышленники — практически не помогают ему. Поэтому он пытается по электронной почте завязать контакты с христианскими организациями в Америке и Европе. Его деятельность финансируется из средств, которые жертвуют общины христиан в дальних странах.

Камран понимает: в Пакистане необходимо изменять общественные структуры, ломать систему феодального господства, создавать систему здравоохранения и социального обеспечения, инвестировать в образование. Все это труднореализуемые задачи для страны, уже много лет страдающей от террора, коррупции, экономической слабости.

Поэтому заверения политиков о намерении бороться с рабством кажутся пустыми обещаниями. В провинции Пунджаб, где насчитывается около 5 тыс. кирпичных заводов, глава правительства говорит об ужесточении законодательного запрета на детский труд и требований к минимальной оплате труда на заводах. Периодически обсуждаются планы выкупа всех рабов в провинции на деньги налогоплательщиков. Но дальше громких слов дело не идет, и такая ситуация сохраняется десятилетиями.

Свобода — это сон

Три месяца спустя после своего спасения Ханиф зарабатывает на жизнь, продавая чай и йогурт в своей родной деревушке Фатепур, и помогает соседям копать картошку. Бесформенные картошины ему разрешают брать себе, жена жарит их, используя вместо дров коровьи лепешки. «Денег у нас немного», — говорит он.

Он сидит в своей комнатушке площадью 9 квадратных метров, в которой живет вместе с семьей. Родители пристроили ее к своему дому. Здесь ненамного просторнее, чем на кирпичном заводе. «Но самому решать, что делать, а что нет, — это бесценная свобода». Правда, однажды он все-таки съездил на кирпичный завод — ему не хватает старых друзей.

Брать деньги в долг и позволять кому-либо себя порабощать он больше не вправе — такое обязательство содержится в договоре с Шахзадом Камраном. В противном случае его благодетель потребует назад свои деньги.

«Для счастья нам нужно немного», — говорит Ханиф. Его дочь, которой скоро исполнится пять, ходит в деревенскую школу, трехлетний сын играет дома в игрушки из палок и консервных банок. «Главное, чтобы никто не заболел. Тогда нам больше не придется влезать в долги».

На одной стене висит свадебная фотография, на другой — плакат с Кейт Уинслет, недавно он впервые в жизни посмотрел фильм «Титаник». В эти дни Ханиф много спит, наслаждается тем, что его никто не будит, никто не бранится, не понуждает работать. О такой свободе он всегда мечтал: чтобы можно было выспаться вдоволь.

Когда он просто лежит на кровати и смотрит на стены, то думает: нужно будет их оштукатурить. Чтобы не видеть кирпичей хотя бы в своей комнатушке.

Перевод: Владимир Широков