• Пейзаж после битвы
• Машины с белыми ленточками
• Они выстрелили по нам 78 раз за час
• Начнем головы резать друг другу
• Как живет двор «убитого» дома
• Очень недобрый взгляд

Пейзаж после битвы

«Что здесь было?» – задал я, наверное, самый глупый вопрос из возможных.

«Бои, – ответила женщина из Волновахи, – обстрелы, уничтожение, не знаю, как назвать».

Это видно без всяких слов. Волноваха – городок на юго-западе бывшей Донецкой области – напоминает огромную рваную рану. Частный сектор с бесформенными грудами кирпича, дерева и железа вместо домов – будто в застройке поработал бульдозер. Но копоть и гарь подсказывают, что это был не бульдозер. Стоят половинки домов, дома с разбитыми крышами или просто без окон. Многоэтажки – закопченные стены, черные пятна выбитых окон, похожие на пустые выжженные глазницы (раньше это казалось заезженным штампом, но нет). Есть обрушения стен и провалы, иногда на целый подъезд или больше. Пробоины от снарядов – круглые дыры в стене с брызгами осколков вокруг.

Обращение Владимира Путина к россиянам о признании независимости ДНР и ЛНР

На тротуарах тоже груды кирпича с кусками бетона вперемешку со шлаковатой и искореженным металлом. Среди всего этого – разбитая и такая же искореженная военная техника – обгорелые корпуса и башни танков (каким должен быть взрыв, чтоб их так разметало?!), сгоревшие БМП, как пустые консервные банки, которые растоптали и бросили в костер. Пару недель назад здесь шли танковые бои – части Донецкой народной республики сражались с Вооруженными силами Украины.

Но есть и много нетронутых домов с каменными или металлическими оградами, красивыми красными крышами. Одним повезло, другим – нет. Ближе к центру – аллеи, греет солнышко, беседуют люди. Машины передвигаются тихо, как будто украдкой – на одних белые ленты и лоскуты, на других знак Z. Военных или военной техники совсем не видно.

Большинство людей, с кем удалось поговорить, настроены пророссийски. Некоторые уверяют, что еще в 2014-м голосовали за независимость от Украины и «все это надо было начинать тогда». Но большинство просто растеряны, напуганы и очень рассчитывают на помощь Москвы.

Машины с белыми ленточками

На территорию ДНР мы попали в рамках пресс-тура «Zа правду», организованного Министерством Чеченской республики по нацполитике, внешним связям, печати и информации совместно с журналом «Персоны страны».

Первой «меткой войны» после пересечения границы с Ростовской областью стала длинная, насколько хватало глаз, очередь из машин (легковушки, микроавтобусы, фуры), тянущаяся от Мариуполя в сторону российской границы. Это беженцы. Многие машины помяты, стекла треснуты или выбиты, а дыры затянуты целлофаном. Почти у всех на дверях белые ленты или лоскуты белой ткани – это значит, что внутри мирные жители. Иногда на заднем стекле малярным скотчем или краской выведено «ДЕТИ».

Автомобили не движутся, а уныло стоят на обочине. Рядом с некоторыми группки людей. Позже представители ДНР пояснили, что движение идет очень медленно из-за процедуры фильтрации – машины досматривают, так как в них под видом беженцев иногда обнаруживают переодетых в гражданское солдат ВСУ и даже боевиков «Азова». Это могут быть дезертиры или диверсанты – в Мариуполе осталось много так называемых спящих ячеек, – есть риск, что кто-то из них попытается проникнуть на территорию России.

Цена вопроса: каким будет результат вводимых против России санкций

Мы остановились у блокпоста. Здесь старая стела с надписью «Заря-Агро» – видимо, название бывшего колхоза или сельхозпредприятия. Действительно, на другой стороне дороги тянутся поля, а по обочинам деревья, и пахнет весной.

Напротив журналистской «Газели» стоит помятая «Шевроле авео», ее лобовое стекло похоже на мозаику из мелких осколков с тремя лентами белого малярного скотча – вряд ли водитель может хоть что-то разглядеть сквозь него. Со стороны водителя повреждены крыло и дверь, стекол нет совсем – вместо них полиэтилен и шерстяное одеяло, на дверных ручках белые ленточки. Я подбегаю к машине. Рядом стоят парень и девушка – им лет 25–30. Они муж и жена, бегут из Мариуполя в Россию, соглашаются ответить на мои вопросы, вид у них растерянный.

«Вообще ничего не понимаю, – странным извиняющимся тоном говорит парень. – Ничего такого не ждали, просто жили, а потом нас разбомбили. Не знаю, кто. «Грады» попали в дом, в квартире вся стена обвалилась. Вернулись из подвала – вместо стены просто улица».

Он часто повторяет «не понимаю, почему», рассказывает, что за последние четыре года город стал «более-менее отстраиваться», и «вдруг это».

Спрашиваю: вы вдвоем?

«Там еще наши дети», – девушка кивает на машину. Детьми она называет котов, которых ребята везут с собой. «Других детей у нас пока нет», – добавляет она смущенно.

«А можно посмотреть»?

Она открывает дверь, вытаскивает серого котика – тот пугается и хочет удрать, но вскоре успокаивается на руках у хозяйки.

«Мы были в подвале, когда квартиру разбило, когда увидели, что с ней, думали – всё, у котов разрыв сердца точно, а они живы!» – она улыбается и прижимает вертящегося котейку к щеке.

Ребята рассказывают: когда войска ДНР подошли к городу, все были уверены, что бои не зайдут дальше окраин – «где-то там погрохочет», а потом город просто сдадут. Но вышло иначе. После первого обстрела они и еще три семьи побросали оставшиеся вещи в машины и стали прорываться из города. У обоих в Мариуполе остались родители – добраться до них было невозможно из-за боев. Связи нет, и они понятия не имеют, что с их родными.

Бок у машины помят, потому что в соседний автомобиль влетел «Град» и его кинуло на «Шевроле». На вопрос «что дальше?» пожимают плечами. Надо добраться до России, после попытаться найти родителей.

Спрашиваю, что думают о нашей стране и об Украине.

«Мы нейтрально ко всем относимся, – тушуясь, говорит молодой человек. –У нас родственники живут и в России, и на Украине. Просто хотим, чтоб все это скорее закончилось. И чтобы город отстроили. Нам все равно, кто это сделает». Немного помолчав, он добавляет: «Мне кажется, Россия это сделает быстрее».

Они выстрелили по нам 78 раз за час

Затем был Донецк, его чистый и ухоженный центр напоминает улицу европейского города. Не хватает лишь зелени. Людей почти не видно, из-за этого город кажется вымершим. Гостиница, где мы разместились, – на уровне четырехзвездочного отеля в Питере или Казани. Рядом аккуратный парк, но отсутствие все той же зелени делает его мрачноватым и серым. А главное, никаких признаков боевых действий – не верится, что час назад мы говорили с людьми, которые вырывались из города, где грохочут взрывы и рушатся дома.

Но вечером на окраинах Донецка уже слышны канонада и гудение.

«Взрывается не только по вечерам, – говорит милая миниатюрная девушка-официантка по имени Настя. – Днем тоже обстреливают, очень страшно. Едешь на автобусе, слышишь, – жуть».

Ей 19, она родилась под Донецком, а здесь учится и работает. Многих ребят из ее класса призвали в армию, другие пошли добровольцами и теперь воюют за ДНР. Она очень хотела бы жить в Донецке, но, если мир не наступит, придется уехать, потому что страшно. Думает перебраться в Москву – уже приезжала туда, несколько месяцев работала на складе.

Утром мы двигаемся в Волноваху. Сначала за окном мелькает обычный сельский пейзаж с полями, домиками и заправками – как в любой российской глубинке. Затем появляются разрушенные здания, искореженная и брошенная военная техника. Мы подъезжаем к городской больнице: окна выбиты, стены посечены осколками, сбиты куски крыши. Вход частично разрушен, а на третьем этаже огромная черная дыра – попадание танкового снаряда. Сотрудники больницы говорят, что стрелял танк ВСУ. Из мести, считают они: одна сотрудница рассказала еще, что солдат дал очередь из автомата по окнам, выкрикивая что-то про предателей и сепаратистов.

«Они в течение часа 78 раз по нам ударили с обеих сторон, мы считали, там было три танка, они выезжали, стреляли», – говорит женщина, представившаяся медсестрой.

Байден подписал указ о новом пакете военной помощи Украине

«Места было мало, мы сидели [в подвале] вот так, друг на друге, – перебивает ее коллега, санитарка. – Когда они начали обстреливать наш пищеблок с той стороны, мы сидели под пищеблоком, а над нами просто земля. Было очень страшно, они обстреливали со всех сторон».

Рассказывают, что представители Украины предлагали эвакуироваться, но они отказались уезжать из своих домов и «со своей территории». «Когда приезжали последний раз, сказали, что мы сдохнем здесь все в подвале, что мы сожрем друг друга, что мы сепаратисты».

Сейчас у жителей Волновахи нет ни газа, ни электричества, а вода только в колодцах. Работает рынок, если есть деньги, то купить продукты не проблема – привозят рыбу, а также картофель и овощи с местных ферм. Но сбережения имеются не у всех. Одни говорят, что «гуманитарку» привозят часто, другие утверждают, что видели ее лишь раз.

Пока беседуем, к нашим «Газелям» несколько раз подходили люди, спрашивали, нет ли у нас каких-то лекарств и можем ли мы помочь связаться с родственниками на Украине или в России.

Начнем головы резать друг другу

На площади рядом с больницей стоят разбитые танки – это техника ВСУ. У одного из них нет верхней половины корпуса, а нижняя напоминает огромную ржавую ванну, набитую металлическим ломом. Перевернутая башня валяется метрах в двадцати. Военные говорят, так бывает, когда после попадания снаряда детонирует боекомплект.

Еще один танк тоже здорово покалечен: выбиты люки, башня на месте, но как будто надорвана. Скорее всего, тоже взорвался боекомплект, но он был неполный – оставалось несколько снарядов, поэтому башню не сорвало. Тел внутри уже нет, танк осмотрели саперы, к нему можно подходить. Через люки видны груды искореженного металла. На крыше корпуса валяется хвостовик от мины для миномета.

Минобороны предупредило о новых провокациях по типу Бучи

Местные жители уже пытаются пристраивать «железки» от техники себе в хозяйство.

«Когда перестал поступать газ, было холодно, я запустил печку, обыкновенную старую печку, – говорит мужчина лет 60. – У меня не было задвижки, я подошел к танку, нашел по размерам железяку в нем, и сейчас у меня задвижка с этого танка».

Был еще третий танк – во время боев он прятался за постаментом памятника – выкрашенного в светло-зеленый цвет советского Т-34 времен Великой Отечественной. Танк ВСУ выезжал оттуда, стрелял и возвращался. Его бойцы ДНР подбили из гранатомета, машина была ремонтопригодной, и ее отбуксировали. А на самой «тридцатьчетверке» ни царапины, хотя на постаменте выбоина и рядом еще две воронки.

В нескольких метрах от нашей «Газели» стоит старая «шестерка», рядом с ней трое мужчин, внутри женщина и ребенок. Заговариваю с ними. Хозяин «шестерки» живет недалеко от Волновахи, другой мужчина, его брат, – местный.

«Ему тоже дом разбили и жену убили, в подвале привалило, – говорит водитель. – Украинцы. Сначала летал беспилотник, видел, как дети бежали, и потом прямым [попаданием] в подвал. Все выжили, а Валюха – насмерть».

«Короче, ни шмоток, ни жратвы, ничего не осталось», – вставляет другой.

«Ни работы, ни денег, завал полный, будем надеяться, что помогут. Но это все не так быстро – ждите. Ждите, ждите, а нам как ждать, на улице? На улице с ребенком долго не проживешь».

На гуманитарную помощь они особенно не надеются – привозят редко, и огромные очереди. Мужчина говорит, что пытался вернуться домой, но от дома осталась только летняя кухня: «Стены целые, стекол нету, двери разбиты, печки там нет. Как там жить? Холодно же…»

Еще он рассказал, как прямо перед обстрелом поругался с бойцами ВСУ: «Спросил, что за ленты у них, красные такие (показывает на свой рукав), скотчем намотанные. Говорю: что оно означает, может, и нам что одевать надо, чтоб нас не постреляли? Тот говорит: у ваших белые (белые ленты носят российские военные и бойцы ДНР. – «Профиль»), вас всех тут стрелять надо, ДНР, ЛНР. Я начал за детей говорить, а он кричит: у меня тоже ребенок под Харьковом в подвале сидит, ваши россияне там их глушат всех. Потом прилетело. Может, случайность, а может – специально, кто его знает. Именно в мою хату только и прилетело. Видели, где живу, возле двора стояли. Благодарность».

Россия провела на Украине и в Донбассе 327 гуманитарных акций

Все очень надеются, что Россия им как-то поможет – лишь бы была работа, хоть какая-нибудь! Если и дальше останется, как сейчас, добавляет мой собеседник со смесью отчаяния и угрозы, люди через месяц начнут головы резать друг другу.

Вечером на пресс-конференции с главой ДНР Денисом Пушилиным журналисты рассказали про людей, которые спрашивали о лекарствах, работе, отсутствии связи. Тот заверил, что эти вопросы решатся в ближайшее время. Людям будут платить за разбор завалов и участие в восстановлении города. Поставки лекарств готовятся, центры связи тоже разворачиваются, но здесь все непросто, потому что противник может использовать их для наведения своих огневых средств.

Как живет двор «убитого» дома

Еще в Волновахе мы подходили к длинному пятиэтажному дому с табличкой «ул. Менделеева 21-а». Почти нет целых окон, в одном месте провал на несколько этажей, следы пожара и попадания снарядов. По дому стреляли с обеих сторон – он возвышается над местностью, говорят, что на верхних этажах сидели корректировщики ВСУ.

Во дворе несколько немолодых мрачных мужчин сидят на стульях возле жаровни, рядом худая собака лакает что-то из пластмассовой миски. Поодаль детская площадка – там на скамейке две бабушки, еще чуть дальше, у песочницы, двое мужчин чинят велосипеды, поставленные колесами вверх. Мужчины с велосипедами говорить не хотят – здесь все очень ждут помощи, а журналисты «приезжают поглазеть на них, словно в зоопарк».

А бабушки на скамейке говорят с удовольствием. Рассказывают, как прятались в подвалах вместе с собаками и котами, как получают гуманитарную помощь, что из всего дома погиб только один человек, еще один скончался, кажется, «от сердца». Обоих похоронили здесь, рядом. Уезжать они не собираются, потому что возраст, и это их дом. Нет газа, электричества, воды, еду готовят прямо во дворе на костре. Зато все живут очень дружно и делятся всем, что есть.

Лавров подтвердил заинтересованность РФ в решении гуманитарных проблем Украины

Еще они очень благодарны солдату, который случайно попал в подвал и увидел прячущихся там людей.

«Я не знаю, как его зовут, он влетел к нам в подвал и кричит: «кто здесь»?» Мы говорим: детки, люди. И он кричит: не стреляйте, здесь гражданские, не стреляйте, здесь гражданские! А нам говорит: вас здесь не должно быть, нам сказали, что вас здесь вообще нету. А в каждом доме, в каждом подвале сидели люди. И с детьми. У кого-то инсульт случился, у кого-то инфаркт, кто-то вообще поумирал. На наше счастье пацанчик этот, дай Бог ему здоровья, попал к нам, иначе и нас, может быть, здесь не было бы».

Одна из бабушек говорит, что во время обстрела ее кошка (она зовет ее котопес, потому что водит гулять на поводке) осталась в квартире и пережила прямое попадание снаряда.

– Ой, а не покажете ее? – спрашиваю я.

– Пойдемте, конечно! – улыбается она.

Мы с парой коллег идем с ней, хотя нам категорически запретили заходить в дома: те еще не разминированы и не зачищены, а в городе могут быть «спящие ячейки». У подъезда нас нагоняет военный из сопровождения, сначала ругается, но после идет с нами. В подъезде он достает пистолет и проходит вперед. У местных такие предосторожности вызывают снисходительные улыбки.

В квартире на кухне огромная дыра в стене, стены посечены осколками, остатки вещей и мебели перемешаны со штукатуркой и кирпичом. Бабушка выносит красивую серую кошечку по кличке Мила. «Вот мой котопес», – произносит она с гордостью. И улыбается посреди своей совершенно разбитой квартиры. Кошечка нервничает из-за незнакомых людей, и все это кажется жутким сюром...

Очень недобрый взгляд

На выходе из подъезда маленькая собачка, у нее испуганные вытаращенные глаза, и бежит она странно, пытаясь прижаться к земле. Навстречу идет парень с велосипедом. Молодежи здесь я еще не видел – всем, с кем мы общались, на вид лет за 40, поэтому очень интересно поговорить с ним.

Он представился Пашей Харченко, затем добавил – Сергеевич. Сказал, что ему 17 лет. Едва зазвучали выстрелы, он с родителями уехал в Диановку – это примерно в 30 км от Волновахи. «Дней десять [назад] сюда приехали, страшно было, конечно, нам говорили, что здесь фундамент от дома только остался. Увидели бабушку с дедушкой, слезы потекли, потому что переживал за всех».

«А что дальше?» – спрашиваю я.

«Наверное, уезжать буду отсюда. В Россию, скорее всего, или за границу – куда-нибудь в Польшу или Чехию, Германию. Там уже как получится, потому что здесь сейчас небезопасно, я думаю». Большинство его родственников уже уехали, кто-то на Украину. Он говорит, что местные жители еще не делают различий между ДНР и Украиной. Надеется, что, если придется ехать туда, отношение будет нормальное.

Второго молодого человека, лет 25–30, с бородкой и с большим полиэтиленовым пакетом, я встретил около школы (в ней тоже пробоина от снаряда, следы пожара и выбиты стекла). Он единственный, кто отказался общаться. «А что, вы сами всё не видите? – недобро спросил он. – Я не скажу ничего такого, что вы хотите услышать».

Я ответил, что готов выслушать все что угодно, но он злобно посмотрел на меня, усмехнулся и с нарочитой вежливостью сообщил, что не собирается общаться с прессой.

А я думал о том, что у России здесь есть кредит доверия – люди, которые все потеряли, ждут от нас помощи и поддержки. Но кредит этот очень краткосрочный, и, если наши власти и власти ДНР не сделают что-то прямо сейчас, это доверие утечет, как вода сквозь пальцы.