Архивная публикация 2002 года: "Без драйва"
Чудеса в решете! Бывало ли в нашей новейшей истории такое, чтобы важные персоны -- депутаты, министры и партийные вожди вдруг бросили бы все свои государственные заботы и ринулись в бурную полемику на предмет неправильного судейства в фигурном катании? Игры -- они и есть игры, а если они становятся вдруг явлением первостепенной политической важности, это означает, что реальная, настоящая политическая жизнь в стране либо вовсе отсутствует, либо так невыразительна, что никаких эмоций ни у элиты, ни у населения не вызывает.Государству полезно изготовление деревянных изделий, но не в изготовлении деревянных изделий заключается мудрость государства.
Платон
Фантомные боли
То есть страна сверху донизу аполитична, но ощущает по этому поводу какую-то смутную тоску и сосущую пустоту, и пытается возместить отсутствующий в ее обычном рационе "витамин политики" разными суррогатами -- хотя бы и переживаниями по поводу неудачных Олимпийских игр. Это чем-то напоминает фантомные боли -- недавно еще была рука или там нога, но ее ампутировали. А болит, как будто есть.
Говорят, что виноват во всем Путин -- до него, дескать, политическая жизнь в России била ключом, соперничали в борьбе за власть, топили друг друга в морях разливанных компромата разные политические силы -- словом, было на что посмотреть. А пришел этот "русский немец", всех построил, и никакой политики не осталось -- сплошная экономика, и подконтрольное кремлевской администрации "партийное строительство".
И впрямь: политики талдычат на разные голоса одно и то же, партии переписывают друг у друга программы, "равноудаленные" олигархи при всяком удобном случае повторяют, что политика -- это для бизнеса как геморрой. Что же говорить о населении -- оно и вовсе с головой ушло в частную жизнь и скоро, чтобы заманить его на выборы, придется всем голосующим сулить лишний день к отпуску. Словом, скучно стало на Руси, господа.
Скучно даже самой власти, иначе с чего бы это вдруг Владислав Сурков, главноуправляющий партийным строительством, напустился недавно на активистов "Единой России" со странными упреками в безынициативности, интеллектуальном бесплодии и отсутствии "политического драйва"?
На самом же деле Путин в исчезновении из политической жизни всякого "драйва" не виноват. Вернее, виноват он лишь в том, что с его приходом просто демонтировали декорации, которыми в эпоху Ельцина принято было маскировать отсутствие настоящей политической жизни. Политическая жизнь -- это ведь не только борьба за власть или за ее удержание, это еще и публичный конкурс на определение стратегических целей государства, это открытый рынок способных воодушевить нацию идей и состязание достойных мужей -- претендентов на роль национального лидера.
Ничего даже близкого к концу правления Ельцина не наблюдалось -- под "политикой" понимали исключительно борьбу за власть, причем не публичную, а коридорно-подковерную, где "борцам" решительно не обязательно было исповедовать какие бы то ни было политические взгляды -- напротив, не исповедовать вовсе никаких было тактически выгоднее. А уж о стратегических целях, ради которых берется и удерживается власть, смешно было и вспоминать -- не до жиру, быть бы живу. То есть, разумеется, именно что "до жиру", в том смысле что власть или близость к ней легко конвертировались в реальное богатство конкретных людей.
Победившая революция как проигранная война
При желании можно даже почти точно определить дату, когда настоящая политическая жизнь в новой России начала вырождаться в ублюдочную и корыстную подковерную торговлю. Это декабрь 1992 года, когда Ельцин "сдал" Гайдара и его правительство тогдашнему красному парламенту. Одновременно из окружения первого президента с невероятной быстротой стали исчезать "идеологи", то есть люди, замеченные в определенных, открыто выраженных политических пристрастиях -- Бурбулис, Шахрай, и т.д.
Чубайс, пожалуй, единственный из "идеологов", которого эта внезапная немилость обошла, да и то лишь потому, наверное, что Анатолий Борисович к этому времени успел зарекомендовать себя в качестве "первого настоящего менеджера", а публичным политиком разрешал себе быть лишь во время предвыборной чрезвычайщины.
Реальные, уже существовашие как факт идеологические очертания государства, возникшего на обломках коммунистической империи, спешно размывались, хотя в Кремле время от времени начинали лицемерно беспокоиться на предмет "государственной идеологии" или "национальной идеи".
Что, собственно, тогда произошло? Ельцин пришел к власти как публичный политик, наверх его вынесла протестная энергия политизированных за годы перестройки масс. При Горбачеве массам успели сказать об отечественной истории столько горькой правды, что не пробудился только мертвый. И Горбачев перед этой неожиданной волной откровенно спасовал -- года два народную энергию мариновали, не давая ей никакого разумного выхода, пока инициативу у генсека не перехватил Ельцин.
Но оказавшись у руля, он тоже, должно быть, быстро понял, что руководить политизированным народом у него сил не хватает, а потому сделал все, чтобы революционную волну погасить.
Принято считать, правда, что погасил ее разразившийся экономический кризис -- поскольку поставил большинство населения перед проблемой элементарного выживания. Но, с другой стороны, ведь не объехал же Борис Николаевич в первые кризисные месяцы всю страну, не кричал со всех трибун, что кризис -- неизбежный этап революционных преобразований, что его преодоление -- задача не только экономическая, но прежде всего политическая. Ни он, ни его соратники не постарались вписать болезненное крушение устоев прежней жизни в оптимистическую перспективу возрождения страны. О стратегии, о дальних целях государственной политики предпочитали вообще не говорить: все поле обзора заслоняла картина экономической катастрофы, а политика заключалась в ситуативном тушении то одного, то другого пожара.
Всякий революционный кризис, вообще говоря, предполагает разные варианты развития. Если энергией, которая высвобождается в момент крушения старого мира, правильно управлять, можно нацию сплотить и мобилизовать на преодоление каких угодно невзгод. Народы Восточной Европы и страны Балтии тоже ведь прошли через кризис, но там он отнюдь не приобрел черт национальной катастрофы.
А если революционной энергией пренебречь или ее испугаться, то она ударит как бумеранг: разочарование расколет и надолго деморализует нацию, и выигранная революция вдруг покажется проигранной войной. Что и произошло, к сожалению, в России.
Ельцин быстро устал от роли публичного политика, спрятался за кремлевской стеной, и народ это понял как отчетливый сигнал: "спасайся, кто как может". Каждый оказался наедине со своими проблемами, и тут уж, понятное дело, абсолютному большинству стало не до идеологических проблем. А опустевшее вдруг политическое поле быстро заняли оправившиеся после полного, казалось бы, краха коммунисты. Они и господствовали на нем всю ельцинскую эпоху. И наше счастье, что политиками коммунисты оказались топорными и премущества своего использовать не сумели, хотя единственным их настоящим соперником на публичном поле был, пожалуй, разухабистый отечественный шоу-бизнес: деполитизированный народ зрелищами старались накормить под завязку. И недаром, когда Ельцина надо было любой ценой переизбрать на второй срок, именно этот "политический резерв" власти бросили в прорыв. И Ельцин переиграл Зюганова не как политик, а как шоумен.
"Мы будем счастливы"
Если деполитизировать "низы" Ельцину помог экономический кризис, то с "верхами" его выручил совсем уже простенький компромисс: пометавшись было в поисках "идейных" союзников, первый президент не нашел ничего лучшего, как опереться на "вторых секретарей" былых коммунистических обкомов. В обмен на реальную власть и собственность большинство из них легко отказалось от партбилетов, а уж управлять ими бывалому партаппаратчику было куда сподручнее, чем иными "идейными" соратниками, каковые и были отправлены в отставку.
Впрочем, лояльность сюзерену вовсе не обязывала вассалов воздерживаться от внутривидовой борьбы за лишний кусок власти и собственности -- и эта борьба постепенно и стала считаться у нас "политической жизнью". Даже издалека она выглядела не слишком аппетитно, и потому трудно осуждать абсолютное большинство населения страны, год от года все больше утверждавшееся в мысли, что политика -- грязное дело циничных и беспринципных людей. Такой стереотип, если уж он укрепляется в массовом сознании, есть основа для взаимного отчуждения власти и народа. Чужие же по определению не способны заниматься хоть каким-нибудь общим делом -- и страна начинает гнить заживо.
Путину каким-то чудом удалось перепрыгнуть эту пропасть отчуждения едва ли не в последний момент и -- в одиночку. Все опросы общественного мнения неизменно показывают, что лично президенту народ доверяет, а вот его правительству, да и всему "политическому классу" страны в доверии отказывает. Это означает, помимо других неприятных последствий, что энергичные, инициативные и при этом уважающие себя люди в политику не идут, и достойного кадрового резерва у власти нет.
Да и сам Путин на своем высоком посту явно старается дистанцироваться от традиционного имиджа политика -- роль, которую он играет, ближе к роли кризисного управляющего. То есть минимум политических заявлений при максимуме разного уровня "партхозактивов". Иной раз президента, под телекамерами распекающего подчиненных за "нецелевое расходование средств" (например, при восстановлении Ленска), становится жалко: не царское это дело -- доглядывать за мелкими казнокрадами и проверять счета-фактуры.
Еще большее недоумение и сочувствие к президенту вызывают запускаемые в последнее время при его участии широкомасштабные кампании -- то по борьбе с беспризорностью, то по оздоровлению нации и развитию физкультуры. Осталось только по стопам Горбачева повторить антиалкогольную кампанию, чтобы получить полное "дежа вю".
Вполне возможно, что задумываются такие кампании с самыми благими намерениями, как способ прямого, не опосредованного скомпрометированной "политикой" контакта президента с нацией, попытка поставить перед ней хотя бы локальные цели. Но свита в данном случае переигрывает короля: в президиумах всех этого рода мероприятий президент выглядит не то свадебным генералом, не то почетным председателем благотворительного общества. Самое же главное -- президент великой державы ни в коем случае не должен связывать свое имя с любым вариантом "политики малых дел". Благотворительность разумнее оставить супруге, а самому заняться проблемами стратегическими.
При этом вот что странно: демонстрируя "для внутреннего употребления" некую политическую скованность, на международной арене Путин ведет себя с завидной для начинающего уверенностью. Задатки большого политика у него несомненно есть. Только большой политик на вопрос о том, какой он видит Россию через десять лет, мог ответить с таким обескураживающим лаконизмом: "Мы будем счастливы!"
"Мы будем счастливы", сказанное, опять же, за рубежом -- образец великолепной, доброкачественной демагогии, без которой немыслима большая политика. Из трех этих слов, сказанных с надлежащей интонацией, можно вздуть феерическую, духоподъемную политическую программу, которая способна переломить негативный рефлекс населения на всякую "политику", но президент, возвращаясь из дальних странствий домой, предпочитает еще и еще раз повторять скромные цифры экономического роста.
Нет такой партии
Пониженный политический тонус президентской роли достался Путину по наследству от Ельцина, которому в условиях численного превосходства явных и скрытых врагов реформ было удобнее предъявлять себя нации как "президента всех россиян", стоящего выше всяких идеологических и политических разногласий. Нацию это ничуть не сплачивало, но президенту давало кое-какой тактический простор для маневра.
Путин пришел к власти в совершенно других обстоятельствах, и ему практически с порога удалось сплотить нацию хотя бы на почве доверия к самому себе, но и он сразу же заговорил об "общественном согласии", как обязательном условии выхода страны из кризиса. И в жертву этому чисто пропагандистскому "согласию" снова была принесена определенность политического лица власти. Знаменитый вопрос "Кто вы, мистер Путин?" был совершенно справедлив: глава ядерной державы, скрывающий свои взгляды, будто юный партизан, смотрелся с западной стороны фигурой подозрительной.
Допустим, однако, что президенту, пока он налаживал механизм управления и строил "вертикаль", было удобнее работать "под прикрытием". Но прошло уже два года -- все рычаги власти у него в руках, рейтинг доверия не спускается с заоблачных высот, так не пора ли перестать быть кризисным управляющим и одушевить хозяйственную прагматику какими-нибудь идеями, выходящими за рамки неуклонного роста, простите за каламбур, ВВП?
Ведь если Путин говорит "мы будем счастливы", то не считает же он, что для счастья русскому человеку довольно ежеквартальной индексации зарплаты? У большой страны должны быть большие цели, иначе она не осилит даже программы "малых дел". А на выходе из кризиса пауза, связанная с невозможностью или нежеланием власти внятно сформулировать стратегию развития, особенно опасна. В обществе уже заметны признаки психологического застоя -- оживляются маргиналы и экстремисты, потому что спешат занять пустующее "свято место".
В конце концов, если сам Путин дал обет оба президентских срока стоять над идеологией и политикой, то не зря же кремлевские политтехнологи выращивали под него партию: пусть великая и могучая "Единая Россия" сыграет роль посредника между властью и обществом!
Но с партией, похоже, вышел конфуз: никто не сомневается, что она способна выиграть ближайшие выборы, но ее способность продуцировать идеи пока никак не обнаружилась. А это означает, что следующие выборы она может и проиграть.
Уже упомянутый Владислав Сурков, наставляя активистов "Единой России", сказал им, между прочим, удивительные слова: "Идеология у нас есть -- консерватизм, объединяющий людей, лояльных власти, но эта идеология не вербализована". Наверное, Сурков сказал это в состоянии крайнего раздражения. Во всяком случае, уже сейчас можно предвидеть трудности, с которыми столкнутся партийные идеологи, "вербализуя" консерватизм. В частности, им придется сразу же ответить на вопрос: "А что, собственно, мы собираемся консервировать? Где те общественные и государственные устои, которые всякий консерватор обязан ревностно охранять?". Оглядится новоявленный "консеватор" вокруг, и обнаружит, что российский пейзаж представляет собой противоречивую картину: там виднеются недоразобранные развалины социалистических казарм, там -- недостроенные небоскребы, намекающие на возможный расцвет постиндустриального общества, а где-то энтузиасты и вовсе возрождают характерную для кочевых племен военную демократию -- ходят с шашками, а нарушителей общественного порядка приговаривают к публичной порке. Как же это все -- такое разное -- прикажете консервировать?
Словом, в нынешней России можно либо ломать, либо строить, то есть и в том, и в другом случае вести активную политику, а законсервировать можно только существующую власть. Но такая политика сразу же отправит ее в глухую и бесперспективную оборону.
Так что увы -- пока "нет такой партии", если перефразировать Ильича. Нет и достойной великой державы политики.
Будем, значит, судиться с Международным олимпийским комитетом.
Чудеса в решете! Бывало ли в нашей новейшей истории такое, чтобы важные персоны -- депутаты, министры и партийные вожди вдруг бросили бы все свои государственные заботы и ринулись в бурную полемику на предмет неправильного судейства в фигурном катании? Игры -- они и есть игры, а если они становятся вдруг явлением первостепенной политической важности, это означает, что реальная, настоящая политическая жизнь в стране либо вовсе отсутствует, либо так невыразительна, что никаких эмоций ни у элиты, ни у населения не вызывает.Государству полезно изготовление деревянных изделий, но не в изготовлении деревянных изделий заключается мудрость государства.
Платон
Фантомные боли
То есть страна сверху донизу аполитична, но ощущает по этому поводу какую-то смутную тоску и сосущую пустоту, и пытается возместить отсутствующий в ее обычном рационе "витамин политики" разными суррогатами -- хотя бы и переживаниями по поводу неудачных Олимпийских игр. Это чем-то напоминает фантомные боли -- недавно еще была рука или там нога, но ее ампутировали. А болит, как будто есть.
Говорят, что виноват во всем Путин -- до него, дескать, политическая жизнь в России била ключом, соперничали в борьбе за власть, топили друг друга в морях разливанных компромата разные политические силы -- словом, было на что посмотреть. А пришел этот "русский немец", всех построил, и никакой политики не осталось -- сплошная экономика, и подконтрольное кремлевской администрации "партийное строительство".
И впрямь: политики талдычат на разные голоса одно и то же, партии переписывают друг у друга программы, "равноудаленные" олигархи при всяком удобном случае повторяют, что политика -- это для бизнеса как геморрой. Что же говорить о населении -- оно и вовсе с головой ушло в частную жизнь и скоро, чтобы заманить его на выборы, придется всем голосующим сулить лишний день к отпуску. Словом, скучно стало на Руси, господа.
Скучно даже самой власти, иначе с чего бы это вдруг Владислав Сурков, главноуправляющий партийным строительством, напустился недавно на активистов "Единой России" со странными упреками в безынициативности, интеллектуальном бесплодии и отсутствии "политического драйва"?
На самом же деле Путин в исчезновении из политической жизни всякого "драйва" не виноват. Вернее, виноват он лишь в том, что с его приходом просто демонтировали декорации, которыми в эпоху Ельцина принято было маскировать отсутствие настоящей политической жизни. Политическая жизнь -- это ведь не только борьба за власть или за ее удержание, это еще и публичный конкурс на определение стратегических целей государства, это открытый рынок способных воодушевить нацию идей и состязание достойных мужей -- претендентов на роль национального лидера.
Ничего даже близкого к концу правления Ельцина не наблюдалось -- под "политикой" понимали исключительно борьбу за власть, причем не публичную, а коридорно-подковерную, где "борцам" решительно не обязательно было исповедовать какие бы то ни было политические взгляды -- напротив, не исповедовать вовсе никаких было тактически выгоднее. А уж о стратегических целях, ради которых берется и удерживается власть, смешно было и вспоминать -- не до жиру, быть бы живу. То есть, разумеется, именно что "до жиру", в том смысле что власть или близость к ней легко конвертировались в реальное богатство конкретных людей.
Победившая революция как проигранная война
При желании можно даже почти точно определить дату, когда настоящая политическая жизнь в новой России начала вырождаться в ублюдочную и корыстную подковерную торговлю. Это декабрь 1992 года, когда Ельцин "сдал" Гайдара и его правительство тогдашнему красному парламенту. Одновременно из окружения первого президента с невероятной быстротой стали исчезать "идеологи", то есть люди, замеченные в определенных, открыто выраженных политических пристрастиях -- Бурбулис, Шахрай, и т.д.
Чубайс, пожалуй, единственный из "идеологов", которого эта внезапная немилость обошла, да и то лишь потому, наверное, что Анатолий Борисович к этому времени успел зарекомендовать себя в качестве "первого настоящего менеджера", а публичным политиком разрешал себе быть лишь во время предвыборной чрезвычайщины.
Реальные, уже существовашие как факт идеологические очертания государства, возникшего на обломках коммунистической империи, спешно размывались, хотя в Кремле время от времени начинали лицемерно беспокоиться на предмет "государственной идеологии" или "национальной идеи".
Что, собственно, тогда произошло? Ельцин пришел к власти как публичный политик, наверх его вынесла протестная энергия политизированных за годы перестройки масс. При Горбачеве массам успели сказать об отечественной истории столько горькой правды, что не пробудился только мертвый. И Горбачев перед этой неожиданной волной откровенно спасовал -- года два народную энергию мариновали, не давая ей никакого разумного выхода, пока инициативу у генсека не перехватил Ельцин.
Но оказавшись у руля, он тоже, должно быть, быстро понял, что руководить политизированным народом у него сил не хватает, а потому сделал все, чтобы революционную волну погасить.
Принято считать, правда, что погасил ее разразившийся экономический кризис -- поскольку поставил большинство населения перед проблемой элементарного выживания. Но, с другой стороны, ведь не объехал же Борис Николаевич в первые кризисные месяцы всю страну, не кричал со всех трибун, что кризис -- неизбежный этап революционных преобразований, что его преодоление -- задача не только экономическая, но прежде всего политическая. Ни он, ни его соратники не постарались вписать болезненное крушение устоев прежней жизни в оптимистическую перспективу возрождения страны. О стратегии, о дальних целях государственной политики предпочитали вообще не говорить: все поле обзора заслоняла картина экономической катастрофы, а политика заключалась в ситуативном тушении то одного, то другого пожара.
Всякий революционный кризис, вообще говоря, предполагает разные варианты развития. Если энергией, которая высвобождается в момент крушения старого мира, правильно управлять, можно нацию сплотить и мобилизовать на преодоление каких угодно невзгод. Народы Восточной Европы и страны Балтии тоже ведь прошли через кризис, но там он отнюдь не приобрел черт национальной катастрофы.
А если революционной энергией пренебречь или ее испугаться, то она ударит как бумеранг: разочарование расколет и надолго деморализует нацию, и выигранная революция вдруг покажется проигранной войной. Что и произошло, к сожалению, в России.
Ельцин быстро устал от роли публичного политика, спрятался за кремлевской стеной, и народ это понял как отчетливый сигнал: "спасайся, кто как может". Каждый оказался наедине со своими проблемами, и тут уж, понятное дело, абсолютному большинству стало не до идеологических проблем. А опустевшее вдруг политическое поле быстро заняли оправившиеся после полного, казалось бы, краха коммунисты. Они и господствовали на нем всю ельцинскую эпоху. И наше счастье, что политиками коммунисты оказались топорными и премущества своего использовать не сумели, хотя единственным их настоящим соперником на публичном поле был, пожалуй, разухабистый отечественный шоу-бизнес: деполитизированный народ зрелищами старались накормить под завязку. И недаром, когда Ельцина надо было любой ценой переизбрать на второй срок, именно этот "политический резерв" власти бросили в прорыв. И Ельцин переиграл Зюганова не как политик, а как шоумен.
"Мы будем счастливы"
Если деполитизировать "низы" Ельцину помог экономический кризис, то с "верхами" его выручил совсем уже простенький компромисс: пометавшись было в поисках "идейных" союзников, первый президент не нашел ничего лучшего, как опереться на "вторых секретарей" былых коммунистических обкомов. В обмен на реальную власть и собственность большинство из них легко отказалось от партбилетов, а уж управлять ими бывалому партаппаратчику было куда сподручнее, чем иными "идейными" соратниками, каковые и были отправлены в отставку.
Впрочем, лояльность сюзерену вовсе не обязывала вассалов воздерживаться от внутривидовой борьбы за лишний кусок власти и собственности -- и эта борьба постепенно и стала считаться у нас "политической жизнью". Даже издалека она выглядела не слишком аппетитно, и потому трудно осуждать абсолютное большинство населения страны, год от года все больше утверждавшееся в мысли, что политика -- грязное дело циничных и беспринципных людей. Такой стереотип, если уж он укрепляется в массовом сознании, есть основа для взаимного отчуждения власти и народа. Чужие же по определению не способны заниматься хоть каким-нибудь общим делом -- и страна начинает гнить заживо.
Путину каким-то чудом удалось перепрыгнуть эту пропасть отчуждения едва ли не в последний момент и -- в одиночку. Все опросы общественного мнения неизменно показывают, что лично президенту народ доверяет, а вот его правительству, да и всему "политическому классу" страны в доверии отказывает. Это означает, помимо других неприятных последствий, что энергичные, инициативные и при этом уважающие себя люди в политику не идут, и достойного кадрового резерва у власти нет.
Да и сам Путин на своем высоком посту явно старается дистанцироваться от традиционного имиджа политика -- роль, которую он играет, ближе к роли кризисного управляющего. То есть минимум политических заявлений при максимуме разного уровня "партхозактивов". Иной раз президента, под телекамерами распекающего подчиненных за "нецелевое расходование средств" (например, при восстановлении Ленска), становится жалко: не царское это дело -- доглядывать за мелкими казнокрадами и проверять счета-фактуры.
Еще большее недоумение и сочувствие к президенту вызывают запускаемые в последнее время при его участии широкомасштабные кампании -- то по борьбе с беспризорностью, то по оздоровлению нации и развитию физкультуры. Осталось только по стопам Горбачева повторить антиалкогольную кампанию, чтобы получить полное "дежа вю".
Вполне возможно, что задумываются такие кампании с самыми благими намерениями, как способ прямого, не опосредованного скомпрометированной "политикой" контакта президента с нацией, попытка поставить перед ней хотя бы локальные цели. Но свита в данном случае переигрывает короля: в президиумах всех этого рода мероприятий президент выглядит не то свадебным генералом, не то почетным председателем благотворительного общества. Самое же главное -- президент великой державы ни в коем случае не должен связывать свое имя с любым вариантом "политики малых дел". Благотворительность разумнее оставить супруге, а самому заняться проблемами стратегическими.
При этом вот что странно: демонстрируя "для внутреннего употребления" некую политическую скованность, на международной арене Путин ведет себя с завидной для начинающего уверенностью. Задатки большого политика у него несомненно есть. Только большой политик на вопрос о том, какой он видит Россию через десять лет, мог ответить с таким обескураживающим лаконизмом: "Мы будем счастливы!"
"Мы будем счастливы", сказанное, опять же, за рубежом -- образец великолепной, доброкачественной демагогии, без которой немыслима большая политика. Из трех этих слов, сказанных с надлежащей интонацией, можно вздуть феерическую, духоподъемную политическую программу, которая способна переломить негативный рефлекс населения на всякую "политику", но президент, возвращаясь из дальних странствий домой, предпочитает еще и еще раз повторять скромные цифры экономического роста.
Нет такой партии
Пониженный политический тонус президентской роли достался Путину по наследству от Ельцина, которому в условиях численного превосходства явных и скрытых врагов реформ было удобнее предъявлять себя нации как "президента всех россиян", стоящего выше всяких идеологических и политических разногласий. Нацию это ничуть не сплачивало, но президенту давало кое-какой тактический простор для маневра.
Путин пришел к власти в совершенно других обстоятельствах, и ему практически с порога удалось сплотить нацию хотя бы на почве доверия к самому себе, но и он сразу же заговорил об "общественном согласии", как обязательном условии выхода страны из кризиса. И в жертву этому чисто пропагандистскому "согласию" снова была принесена определенность политического лица власти. Знаменитый вопрос "Кто вы, мистер Путин?" был совершенно справедлив: глава ядерной державы, скрывающий свои взгляды, будто юный партизан, смотрелся с западной стороны фигурой подозрительной.
Допустим, однако, что президенту, пока он налаживал механизм управления и строил "вертикаль", было удобнее работать "под прикрытием". Но прошло уже два года -- все рычаги власти у него в руках, рейтинг доверия не спускается с заоблачных высот, так не пора ли перестать быть кризисным управляющим и одушевить хозяйственную прагматику какими-нибудь идеями, выходящими за рамки неуклонного роста, простите за каламбур, ВВП?
Ведь если Путин говорит "мы будем счастливы", то не считает же он, что для счастья русскому человеку довольно ежеквартальной индексации зарплаты? У большой страны должны быть большие цели, иначе она не осилит даже программы "малых дел". А на выходе из кризиса пауза, связанная с невозможностью или нежеланием власти внятно сформулировать стратегию развития, особенно опасна. В обществе уже заметны признаки психологического застоя -- оживляются маргиналы и экстремисты, потому что спешат занять пустующее "свято место".
В конце концов, если сам Путин дал обет оба президентских срока стоять над идеологией и политикой, то не зря же кремлевские политтехнологи выращивали под него партию: пусть великая и могучая "Единая Россия" сыграет роль посредника между властью и обществом!
Но с партией, похоже, вышел конфуз: никто не сомневается, что она способна выиграть ближайшие выборы, но ее способность продуцировать идеи пока никак не обнаружилась. А это означает, что следующие выборы она может и проиграть.
Уже упомянутый Владислав Сурков, наставляя активистов "Единой России", сказал им, между прочим, удивительные слова: "Идеология у нас есть -- консерватизм, объединяющий людей, лояльных власти, но эта идеология не вербализована". Наверное, Сурков сказал это в состоянии крайнего раздражения. Во всяком случае, уже сейчас можно предвидеть трудности, с которыми столкнутся партийные идеологи, "вербализуя" консерватизм. В частности, им придется сразу же ответить на вопрос: "А что, собственно, мы собираемся консервировать? Где те общественные и государственные устои, которые всякий консерватор обязан ревностно охранять?". Оглядится новоявленный "консеватор" вокруг, и обнаружит, что российский пейзаж представляет собой противоречивую картину: там виднеются недоразобранные развалины социалистических казарм, там -- недостроенные небоскребы, намекающие на возможный расцвет постиндустриального общества, а где-то энтузиасты и вовсе возрождают характерную для кочевых племен военную демократию -- ходят с шашками, а нарушителей общественного порядка приговаривают к публичной порке. Как же это все -- такое разное -- прикажете консервировать?
Словом, в нынешней России можно либо ломать, либо строить, то есть и в том, и в другом случае вести активную политику, а законсервировать можно только существующую власть. Но такая политика сразу же отправит ее в глухую и бесперспективную оборону.
Так что увы -- пока "нет такой партии", если перефразировать Ильича. Нет и достойной великой державы политики.
Будем, значит, судиться с Международным олимпийским комитетом.
АЛЕКСАНДР АГЕЕВ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
