26 апреля 2024
USD 92.13 -0.37 EUR 98.71 -0.2
  1. Главная страница
  2. Архив
  3. Архивная публикация 2010 года: "ЧЕХОВСКИЙ СТЫД"

Архивная публикация 2010 года: "ЧЕХОВСКИЙ СТЫД"

И вот они - 150 лет со дня рождения Чехова, и есть в отмечании этого праздника какая-то странная стыдливость. Чехов любил заглядывать в будущее, уверенный, что когда-то, и довольно скоро, все будет совсем иначе. Будет другая, осмысленная, прекрасная жизнь. Все будут трудиться. Каждый станет растить свой сад. Как именно это произойдет, не ясно, но Чехов живет в предощущении конца века, эпохи, России, собственной жизни, - все настолько выродилось, что у мира попросту нет другого выхода, кроме как начаться сначала. А потому все разговоры его героев о будущем необычайно оптимистичны, туманны и уклончивы.
И вот они - 150 лет со дня рождения Чехова, и есть в отмечании этого праздника какая-то странная стыдливость. Негромко все происходит, в полном соответствии с наклеенными на Чехова ярлыками - "гений такта", "мастер полутонов" (что, конечно, неправда - полутона наличествуют у всех крупных художников, а насчет такта у жестокого и холодного Чехова все сложно). Негромкость эта и стыдливость вызвана тем, что перед Чеховым, перед железной его самодисциплиной, непрерывным самообузданием и титаническими задачами, которые он себе ставил, всегда испытываешь определенную неловкость, особенно когда живешь так расслабленно и порочно, бессмысленно и некрасиво, как Россия в ее нынешнем состоянии. А усугубляется этот стыд тем, что очень уж он на нас надеялся. Думаю, не было бы для него большей радости, чем узнать: "Дядя Ваня" спустя сто лет устарел, про что "Три сестры", вообще уже никто не понимает, а "Вишневый сад" имеет для зрителя главным образом историческую ценность. Думаю, Чехов, никогда не придававший себе гипертрофированного значения, искренне чуждый тщеславия, был бы счастлив услышать, что тексты его неактуальны; читать их для эстетического удовольствия можно и должно, но что это за люди, чувства и обстоятельства, приходится разъяснять себе с помощью историков или источников.
Грустно было бы Чехову читать прессу в дни своего юбилея. Патриарх Московский и всея Руси благословляет сборную российских спортсменов перед отлетом сих последних в Ванкувер - вот тебе и "Архиерей". В поселке "Речник", невзирая на мороз, снесли еще четыре дома, и на очереди поселок "Остров фантазий" - "Вишневый сад", только там был топор, а здесь бульдозер… В петербургском метро звучат в качестве объявлений чеховские цитаты, начитанные чиновником министерства культуры, - это уже, конечно, чистый Чехонте. Тятьяна Юмашева в блоге уличает Александра Коржакова в гнусной клевете на свою семью - "Дуэль", да еще и пожестче, нежели у фон Корена с Лаевским. В Театре им. Станиславского раскол из-за выговора, объявленного актеру, который, торопясь на самолет, самовольно сократил спектакль на 40 минут, - то ли "Лебединая песня", то ли сцена из "Чайки"… Жизнь еще гротескней, глупей, пошлей, смешней, трагичней, чем при Чехове, и единственная возможная реакция на нее - вопль "Учителя словесности": "Нет ничего страшнее, оскорбительнее, тоскливее пошлости!" Но эта пошлость - вокруг, она стала нормальным фоном и условием жизни, ее воздухом. И еще пошлей среди всего этого говорить о будущем, о прекрасных людях, которые станут растить свои сады, потому что главной приметой конца нулевых, приметой замалчиваемой, но оттого еще более мучительной, стало трезвое и всеобщее осознание: будущего не будет. По крайней мере здесь. Любые попытки сломать эту жизнь, нарушить ее код так же самоубийственны, как уход Толстого, столетний юбилей которого будет отмечаться в октябре этого года.
Был великий проект - кровавый, бесчеловечный, но начинающий с нуля, указывающий фантастическую, но осязаемую, достоверную перспективу. Этот проект уничтожил почти все плюсы предыдущего, а минусы его - вроде вечного российского всеобщего бесправия - многократно усилил. Потом отказались и от него, но не потому, что придумали лучшее, а потому, что не потянули; и минусы вновь многократно возросли, а последние плюсы истребились. А веры в возможность другой жизни - веры, без которой Чехова нет, - у нас не осталось вовсе, и это главный итог революции 1917-го и контрреволюции 1991 года. Иначе не будет никогда. Всем запомнить это и молиться об успехе сборной.

И вот они - 150 лет со дня рождения Чехова, и есть в отмечании этого праздника какая-то странная стыдливость. Чехов любил заглядывать в будущее, уверенный, что когда-то, и довольно скоро, все будет совсем иначе. Будет другая, осмысленная, прекрасная жизнь. Все будут трудиться. Каждый станет растить свой сад. Как именно это произойдет, не ясно, но Чехов живет в предощущении конца века, эпохи, России, собственной жизни, - все настолько выродилось, что у мира попросту нет другого выхода, кроме как начаться сначала. А потому все разговоры его героев о будущем необычайно оптимистичны, туманны и уклончивы.
И вот они - 150 лет со дня рождения Чехова, и есть в отмечании этого праздника какая-то странная стыдливость. Негромко все происходит, в полном соответствии с наклеенными на Чехова ярлыками - "гений такта", "мастер полутонов" (что, конечно, неправда - полутона наличествуют у всех крупных художников, а насчет такта у жестокого и холодного Чехова все сложно). Негромкость эта и стыдливость вызвана тем, что перед Чеховым, перед железной его самодисциплиной, непрерывным самообузданием и титаническими задачами, которые он себе ставил, всегда испытываешь определенную неловкость, особенно когда живешь так расслабленно и порочно, бессмысленно и некрасиво, как Россия в ее нынешнем состоянии. А усугубляется этот стыд тем, что очень уж он на нас надеялся. Думаю, не было бы для него большей радости, чем узнать: "Дядя Ваня" спустя сто лет устарел, про что "Три сестры", вообще уже никто не понимает, а "Вишневый сад" имеет для зрителя главным образом историческую ценность. Думаю, Чехов, никогда не придававший себе гипертрофированного значения, искренне чуждый тщеславия, был бы счастлив услышать, что тексты его неактуальны; читать их для эстетического удовольствия можно и должно, но что это за люди, чувства и обстоятельства, приходится разъяснять себе с помощью историков или источников.
Грустно было бы Чехову читать прессу в дни своего юбилея. Патриарх Московский и всея Руси благословляет сборную российских спортсменов перед отлетом сих последних в Ванкувер - вот тебе и "Архиерей". В поселке "Речник", невзирая на мороз, снесли еще четыре дома, и на очереди поселок "Остров фантазий" - "Вишневый сад", только там был топор, а здесь бульдозер… В петербургском метро звучат в качестве объявлений чеховские цитаты, начитанные чиновником министерства культуры, - это уже, конечно, чистый Чехонте. Тятьяна Юмашева в блоге уличает Александра Коржакова в гнусной клевете на свою семью - "Дуэль", да еще и пожестче, нежели у фон Корена с Лаевским. В Театре им. Станиславского раскол из-за выговора, объявленного актеру, который, торопясь на самолет, самовольно сократил спектакль на 40 минут, - то ли "Лебединая песня", то ли сцена из "Чайки"… Жизнь еще гротескней, глупей, пошлей, смешней, трагичней, чем при Чехове, и единственная возможная реакция на нее - вопль "Учителя словесности": "Нет ничего страшнее, оскорбительнее, тоскливее пошлости!" Но эта пошлость - вокруг, она стала нормальным фоном и условием жизни, ее воздухом. И еще пошлей среди всего этого говорить о будущем, о прекрасных людях, которые станут растить свои сады, потому что главной приметой конца нулевых, приметой замалчиваемой, но оттого еще более мучительной, стало трезвое и всеобщее осознание: будущего не будет. По крайней мере здесь. Любые попытки сломать эту жизнь, нарушить ее код так же самоубийственны, как уход Толстого, столетний юбилей которого будет отмечаться в октябре этого года.
Был великий проект - кровавый, бесчеловечный, но начинающий с нуля, указывающий фантастическую, но осязаемую, достоверную перспективу. Этот проект уничтожил почти все плюсы предыдущего, а минусы его - вроде вечного российского всеобщего бесправия - многократно усилил. Потом отказались и от него, но не потому, что придумали лучшее, а потому, что не потянули; и минусы вновь многократно возросли, а последние плюсы истребились. А веры в возможность другой жизни - веры, без которой Чехова нет, - у нас не осталось вовсе, и это главный итог революции 1917-го и контрреволюции 1991 года. Иначе не будет никогда. Всем запомнить это и молиться об успехе сборной.

Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».