Архивная публикация 2003 года: "Дневник жены"

Сценаристка и телеведущая Дуня Смирнова не любит впускать чужих людей в свое пространство и говорить о личной жизни. Возможно, потому, что в ее имидж телефурии и "злого следователя" любовь к кулинарии и прочей бытовухе просто не укладывается.Мария Кувшинова: Дуня, вы правда считаете, что в жизни существуют вещи, гораздо более интересные, чем любовь?

Дуня Смирнова: Я, например, дружбу ставлю выше любви. Мы влюбляемся не в людей, а в собственные фантазии о них. Чтобы разобраться в человеке, нужно прожить с ним два-три года. За это время влюбленность заканчивается и остается то, что состоит из дружбы, симпатии, понимания и многого другого. Кроме того, не все в мире связано с двоичностью, есть то, что предназначено только для одного человека.

"Ах, у меня нет сейчас любви, значит, жизнь проходит зазря" -- это не про меня. С годами у меня четко выстроилось понимание приоритетов. Существуют переживания, которые лучше употреблять -- если это слово применимо к переживаниям -- в одиночку. Вот вы купили новую книжку. Весь день вы думаете только о том, как бы быстрее добежать до дома и начать читать. Вам нужен кто-то в этот момент? Вряд ли вы ждете, что сейчас придет любимый и вы ему почитаете вслух. Наличие любви не есть обязательное условие получения удовольствия от книги. Есть и более брутальные радости -- еда, например. У меня такое бывает зимой: мороз, какая-то дрянь падает с неба, ты идешь по улице и думаешь: "Приду домой, а там у меня стоит в холодильнике водочка и еще припасенная баночка маринованных грибочков".

М.К.: Но общество вряд ли поймет одинокую женщину, которая получает удовольствие от маринованных грибочков. "А как же муж? Как же семья?" -- спросит общество.

Д.С.: Вот-вот. То, о чем вы говорите, называется давлением общества. Но не более того. Если это вовремя осознать, станет понятно, что существует масса интересных вещей, не имеющих никакого отношения к зацикленности на эросе. Мне кажется, что в какой-то момент любовь стала частью индустрии. Косметика, фитнес: мужчину и женщину все время призывают быть готовыми к новой встрече. А зачем? Реклама отменяет старость. Почему? В старости очень много радостей.

М.К: Вы верите, что семья может держаться на дружбе между мужчиной и женщиной?

Д.С.: Я глубоко убеждена, что на долгосрочном отрезке времени выживают только те пары, у которых фундаментом отношений является дружба. Взаимное уважение, понимание того, что у каждого должна быть своя территория. Вы же не требуете от своих друзей, чтобы они все время были заняты вами. Вам нравится какие-то куски ваших жизней проводить вместе. Я видела много пар, и сама, наверное, бывала в таких ситуациях: когда проходит влюбленность, отношения заканчиваются, потому что за ними не стояло дружбы, уважения к другому взгляду на мир, хотелось только слиться. Но слияние с другим человеком невозможно. Ты всегда один. Можно только найти какие-то совпадающие кусочки мира. Возможно, существуют какие-то другие законы. Мне они незнакомы.

М.К.: До того, как началась "Школа злословия", вы жили тихой семейной жизнью. Что-то изменилось?

Д.С.: К сожалению, изменилось. Дома в Петербурге я действительно живу тихой семейной жизнью. Никуда не хожу, меня навещает человек пять-шесть близких друзей. Я очень плохо переношу толпу: начинаются невротические реакции. Когда появилась "Школа", мое личное пространство сузилось. Я не жалуюсь, публичность входит в стоимость билета. Наверное, телевидение не для меня, я надеюсь со временем его бросить. Правда, мы живем в Петербурге, где канал "Культура" ловится плохо. А потом, у меня незапоминающаяся внешность, в отличие от Татьяны Никитичны Толстой, которую узнают сразу и всегда. Меня узнают, только если я вместе с ней. Семейную жизнь это мало затрагивает. Не то чтобы мы с мужем пошли поужинать и меня бы сразу обступили фанаты.

М.К.: Как ваша семья относится к вашей телевизионной деятельности?

Д.С.: Как к работе. Нормальный человек не будет кричать на весь дом: "О, жену показывают по телевизору!"

М.К.: Вам важно мнение близких?

Д.С.: Конечно, важно. Я всегда робею и волнуюсь.

М.К.: Ждете поддержки или честного мнения?

Д.С.: Мой муж всегда говорит только правду, к сожалению. Пять лет я ему пытаюсь доказать, что это лишнее. Все мои родные -- чрезвычайно строгие люди. Никакого специального отношения к телевидению. Точно так же они смотрят фильмы по моим сценариям.

М.К.: Правда ли, что ваш муж, главный редактор журнала "Топ-менеджер", бывший шахматный игрок?

Д.С.: Да, бывший тренер, педагог.

М.К.: Вы не раз называли подростковый возраст болезнью. Вашему сыну тринадцать лет. Вы пытаетесь облегчить ему протекание этой болезни?

Д.С.: Этот термин принадлежит Толстой. Как-то она сказала: "В этом возрасте к ребенку надо относиться как к тяжелобольному человеку. Он потом, конечно, выздоровеет". У Данилы уже появились первые симптомы. Пустить все на самотек я не могу, это не в моем характере. Тотальный контроль устанавливать я не хочу, да и не смогу. Я человек аритмичный, не способный к долгой методичной деятельности. Сейчас я его отругаю, а через пять минут мне его уже жалко. Получается педагогическая непоследовательность. Единственное, что я могу сделать, -- внести в запреты оттенок разумного. Когда он хотел вставить в ухо серьгу, я нашла салон и пошла вместе с ним. Когда он меня спрашивает, можно ли ему покрасить волосы, я говорю: "Пожалуйста". А что нельзя? Я отвечаю: "Единственное, что нельзя, пока ты живешь со мной, -- это сделать татуировку". Ограничения должны быть ему понятны.

М.К.: Вы готовы к тому, что года через три он может уйти из дома?

Д.С.: Нет, не готова, и я думаю, никто из родителей никогда не скажет вам, что он к этому готов. В шестнадцать, мне кажется, уходить еще рано, а вот в восемнадцать-девятнадцать это делать необходимо. Я надеюсь построить свою жизнь так, чтобы к восемнадцати годам у него появилась возможность жить отдельно. Если у моего сына окажется достаточно дипломатических способностей, чтобы жить с родителями в двадцать лет, выгонять его, конечно, никто не будет.

М.К.: Насколько у женщины есть возможность состояться сразу и в семье, и в карьере?

Д.С.: Настолько же, насколько у мужчины. Быть домашней хозяйкой -- это талант. Женщин, обладающих этим талантом, не так много, ровно столько же, сколько женщин, обладающих другими талантами. Только те, у кого это действительно Божий дар, могут инвестировать свою жизнь в домашнее хозяйство. В некотором роде это их долг, потому что талант нельзя держать под спудом. Но я, как и большинство моих подруг, не отношусь к этому типу женщин. У человека должна быть своя социальная территория, никак не связанная ни с мужем, ни с родителями. Мы же с разными людьми -- разные. Если ты замыкаешься в узком кружке, некоторые куски твоей личности атрофируются, это очень болезненный процесс. Мне кажется, что зрелость наступает тогда, когда ты хорошо знаком сам с собой и понимаешь, чего ты можешь от себя ждать и требовать, а чего нет. В тридцать пять лет хотеть стать балериной поздно. Жить только домашней жизнью я очень хочу, но, наверное, не могу. А жить только социальной я и не могу, и не хочу. В этом смысле я очень привыкла жить на два города. Моя семейная и душевная жизнь происходит в Петербурге, а социальные гримасы -- в Москве.

М.К.: В таком случае вам удобно переключаться: сел в поезд -- и стал другим человеком.

Д.С.: В Петербурге я стараюсь вообще никуда не выходить. В Москве, где я сняла квартиру, мне нечего делать дома. Даже если муж и ребенок приезжают со мной, мы там много времени не проводим: это не наш дом. В Петербурге происходит жизнь, а в Москве -- общение. Я не могу писать в Москве, не могу добиться нужной степени концентрации.

М.К.: В Питере вас можно застать у плиты с кастрюлями?

Д.С.: Я очень люблю готовить. Дома готовлю каждый день и с удовольствием сочиняю сложнокомпозиционные обеды для гостей. Вообще, кулинария -- единственная территория моего подлинного тщеславия. Я спокойно переживу известие, что кто-то написал сценарий лучше меня. Но если мне сообщат, что некая NN лучше меня готовит, я не буду спать ночь. Правда, я знаю двух-трех людей, которые действительно готовят так, как я не могу, но они все -- мужчины. Это меня парадоксальным образом утешает.

М.К.: Вы никогда не думали, как сложилась бы ваша жизнь, если бы вы не уехали в Петербург?

Д.С.: Много раз думала. Наверное, в социальном плане она сложилась бы значительно успешнее, а в человеческом -- значительно хуже.

М.К.: Сколько вам было лет, когда вы уехали?

Д.С.: Двадцать. Я считаю, что в Москве все легко дается, просто достичь внешнего успеха, известности. На моих глазах несколько очень неглупых и одаренных людей просто сошли с ума. Они стали искренне верить, что Москва -- столица мира, а они существенная ее составляющая. Для человека пишущего это пагубное ощущение. Кроме того, в Москве много необязательного, светского, как принято говорить, общения. Для того чтобы оставаться наедине с собой, времени и территории остается очень мало. В Питере как раз наоборот.

М.К.: Вы хотели бы, чтобы ваш сын остался в Петербурге?

Д.С.: У меня нет никаких соображений по этому поводу. Может, он захочет жить в Тюмени или вообще решит стать лесником. Жить можно где угодно, я вас уверяю. И в Сан-Франциско, и в Перми при открытом взгляде можно найти свои прелести.

М.К.: Вы можете уверенно сказать, что состоялись как сценарист?

Д.С.: Если честно, нет. Я знаю, что в этой профессии есть вещи, которые мне не даны, которым нельзя научиться: например, у меня довольно узкая, скованная реализмом фантазия.

М.К.: Вам не кажется, что бедная фантазия -- это преимущественно женское свойство?

Д.С.: Нет, не кажется. У Татьяны Толстой фантазия -- дай Бог любому мужику. Я вижу только реалистичные ситуации, не вижу других миров. Все остальное в профессии сценариста я либо уже умею, либо научусь. Я знаю свои недостатки: затянутая экспозиция (кинозритель уже давно поверил, как это было в случае с "Прогулкой", а я все опасаюсь, что вышло недостаточно жизненно точно). В печати это, наверное, выглядит как хвастовство. Я не знаю, какие подобрать слова, чтобы вы мне поверили, что я говорю отстраненно, как о чужом человеке. Я действительно искренне считаю, что в сегодняшнем русском кино лучше меня диалоги не пишет никто.

М.К.: Зрители "Школы" могу посчитать вас человеком резким, язвительным. Есть какой-то способ вас очаровать?

Д.С.: Впечатление, которое я произвожу на других, у меня, как и у большинства нормальных людей, глубоко не совпадает с внутренним ощущением. У меня, видимо, есть то, что называется отрицательным обаянием. Очень многие люди, знакомясь со мной ближе, говорили: "Знаешь, ты мне казалась такой стервой, а выясняется, что это не так". Был период, когда я пыталась не то чтобы прикидываться, но выстроить свое внешнее поведение в соответствии с внутренним миром. У меня было ощущение фальши. Что касается процесса очаровывания... Я очень часто увлекаюсь людьми. Я люблю таблицу Менделеева как гуманитарную идею. Мне нравится идея валентности, способность присоединять большее или меньшее количество чуждых элементов. Я очень люблю людей с высокой валентностью, которые способны не только оценить нечто новое и чуждое, но вобрать это в себя и сделать своим.

МАРИЯ КУВШИНОВА, фото АЛЕКСАНДРА ШПАКОВСКОГО