Архивная публикация 2006 года: "Национальный ответ"
Стремление федерального центра объединить Адыгею и Краснодарский край наталкивается на упорное сопротивление, хотя русские (они вроде бы должны тяготеть к Краснодарскому краю) составляют 60% населения этой маленькой республики. Кто и почему сопротивляется — попытались выяснить корреспонденты «Профиля». «Никаких проблем, русский и черкесский (второе название адыгов. — «Профиль») народы живут в мире еще с XIX века, — уверяют меня на истфаке Адыгейского госуниверситета. — На месте, где был подписан исторический мирный договор, выстроена часовня как основной символ единения наших народов».
Как и татар, эвенков, башкир, как и другие народы многонациональной России, нас действительно объединяет многое.
«Да я ему: браток, ну хош, обыщи — ну нету денег!!! — Таксист Михаил (все местные таксисты — русские) рассказывает об очередной встрече с местным гаишником. — А он мне: денег нет, ну дай хоть что-нибудь. А я трех кур вез живых, хороших таких... Отдал». И вздохнул тяжело.
Его коллегу Леху сотрудники ДПС не трогают. Лехин папа — личный водитель республиканского милицейского начальника. И Леха, когда его останавливают, молча вместе с правами предъявляет визитку этого начальника. И едет дальше. «Без связей, конечно, сложновато», — соглашается Леха.
Сложно без связей не только русским. Живущий в Майкопе знакомый наших знакомых Рашид — адыг. Мобильный у него звонит, не умолкая, он дает какие-то распоряжения, указания. Живет Рашид в Майкопе. У него свой небольшой, но достаточно успешный бизнес... в Краснодаре.
«Любую бумажку в Краснодаре получить в два раза проще, — объясняет Рашид. — Здесь же какой-нибудь чиновник как сел на место 40 лет назад, так и сидит. И ни сдвинуть его, ни получить от него что-нибудь нереально».
Но самые большие объединяющие все и вся проблемы — безработица и бедность. Мы минут 20 кружим по русскому селу Колерменское в поисках рынка, надеясь найти там людей. Нам сложно понять, что те два навеса, вокруг которых мы нарезаем километры, и есть рынок. Но людей нет и там. Все трудоспособное население Колерменского работает либо в Майкопе, либо в Краснодаре.
Крохотный рынок города Адыгейск (Адыгейск — бывший черкесский аул, который повысили до города, теперь их в республике целых два) представляет собой не менее печальное зрелище. Правда, навесов там чуть больше.
«А чего здесь торговать... — Возле лотка с яблоками мы разговорились с молодым черкесом Юрой, который оказался школьным учителем. — Вся настоящая торговля происходит в летний сезон на трассе. У нас там половина города сидит. А вторая половина ездит на заработки в Краснодар».
При том что инвесторов, желающих вложить деньги в Адыгею, достаточно. Но всякий раз возникают препятствия. То республиканского, то федерального масштаба.
Например, сахарный завод в Гиагинском районе, который успел принести в местный бюджет 7 млн. рублей, не понравился президенту Хазрету Совмену тем, что принадлежит москвичам. Завод деприватизировали. И он простаивает.
А вот идея проведения в Адыгее экономического форума с представителями черкесской диаспоры из Турции и турецкими бизнесменами, как говорят в республике, не понравилась президенту Путину. Потенциальным инвесторам из Эмиратов тоже было отказано.
«Ясное дело, федералы не допустят иностранного влияния», — со знанием дела рассуждает Юра.
Объединяй и властвуй
Благосостояние людей — вот главный аргумент сторонников объединения республики с Краснодарским краем. Слухи о том, что скоро республики не станет, особенно активно обсуждаются в Адыгее последние полгода. Официально окончательное решение должен принять народ. Неофициально, по словам источника «Профиля» в полпредстве ЮФО, федералы считают Адыгею «очень странным образованием, где адыгов всего-то 20%».
Однако местное население, чтобы оно согласилось на объединение, доводы вроде «в крае будете жить лучше» не очень убеждают. «Вы езжайте в любую краснодарскую станицу и сравните ее с республикой. Сами все увидите», — советует пожилая черкешенка, с которой мы заговорили на улице Майкопа.
Мы поехали. В станицу Севастопольская. На высоком пригорке — маленькое кирпичное зданьице. «Школа», — поясняют местные.
— А зачем дрова? — спрашиваю я про лежащую возле входа огромную поленницу.
— А топить чем?
Школа — самая приличная постройка. Дома местных жителей — маленькие покосившиеся мазанки времен царя Гороха. Вместо дороги — две бездонные колеи, на которых даже МАЗ сядет пузом. И мобильный там не берет — словно я в диком лесу, хотя до трассы всего-то минут 30 езды.
В станицах и аулах Адыгеи все же еще видны следы прежней роскоши. Мы объездили добрую половину республики и нигде не видели, чтобы школа отапливалась дровами, — везде газ. А дома — и русские, и черкесские — не огромные, но ухоженные и очень добротные.
«Вообще-то экономика объединения никем не просчитывалась», — говорят в администрации республики. И администрация к объединению не очень-то стремится: в Краснодарском крае многим республиканским чиновникам места не найдется. И не только им.
«Получается, что 13% русского населения против адыгов!» — горячится Заур Дзеукожев, зампредседателя общественной организации Черкесский конгресс. Я говорю ему, что русские — умный, сильный и добрый народ, который не может испытывать ненависти к адыгам, но про себя понимаю, что он прав.
13%, про которые говорит Заур, по итогам недавно прошедших выборов в республиканский парламент набрала Промышленная партия. В остальных регионах России Промпартия не прошла. А в Адыгее ее активно поддержал Союз славян — общественная организация, выступающая под националистическими лозунгами.
Союз работает в республике уже 10 лет. Его члены считают, что русских в Адыгее притесняют, а Майкоп — исконно русская территория. Поэтому республику нужно объединить с краем.
Их оппоненты из Черкесского конгресса в местный парламент никого не провели, но тоже действуют очень решительно. Когда на въезде в Майкоп РПЦ попыталась поставить памятник святителю Николаю, конгресс уперся. Статую в результате установили на задворках воинской части.
Адыгейский конгресс — младший брат международного Черкесского конгресса, который объединяет почти 3 млн. проживающих на территории Турции, Сирии, Иордании черкесов. На территории России черкесы проживают в Адыгее, Кабардино-Балкарии (кабардинцы — адыгейское племя) и Карачаево-Черкесии. Но в российское его издание входят пока только черкесы из Адыгеи и Карачаево-Черкесии.
Члены конгресса считают Майкоп исконно адыгейской территорией. Это благодаря их связям был организован экономический форум с турецкими бизнесменами. Правда, в последний момент форум сорвался. В конгрессе настаивают на том, что поднять республику можно и без объединения. Через зарубежные диаспоры он отправил письма и запросы во все возможные международные инстанции. И теперь надеется на их помощь.
Глас народа
Дед Асланбей из аула Кванчухохабль не помнит, сколько ему лет. На вид — хорошо под 90. На вопрос: что лучше, оставаться республикой или войти в край? — старик встает и выводит меня за калитку. «Смотри, — указывает он на необозримые поля, которыми после развала совхоза никто не занимается, — когда-то это все было хозяйством. Я так тебе скажу: край, республика — не важно. Лучше, когда это все опять зазеленеет, а у людей появится работа».
Через несколько домов от деда Асланбея перед ухоженным, но скромным домиком стоит шикарный белый «мерседес». Хозяин «мерина» — бойцовского сложения черкес — приехал в гости к отцу. Представляться и фотографироваться он не захотел. Но поговорить согласился.
Как и дед Асланбей, он долго рассказывает, что главное — уровень жизни людей. Но на основной вопрос — республика или край? — отвечает однозначно: «Республика. Экономического объединения не избежать, но политически должна быть республика».
Аслан прагматичен. Дядя у него работает в республиканской администрации, а сам Аслан держит несколько продуктовых ларьков. Аслан, не стесняясь, рассказывает, что его бизнес без поддержки дядиных связей был бы невозможен. В объединении с краем, подразумевающем сокращение многих должностей в республике, он видит прямую угрозу своему бизнесу. По его мнению, в результате объединения могут быть затронуты личные экономические интересы порядка 2—3 тыс. человек.
«Да, мы малый народ, но таким нас сделали русские и тот геноцид, которому подвергся мой народ», — завершает свою пламенную речь в защиту республики студент Адыгейского госуниверситета Мурат, с которым мы заговорили на улице Майкопа. Геноцид — это Кавказская война, в ходе которой из 2 млн. адыгов было выселено или вырезано 90%.
«Вы же понимаете, мы могли бы мгновенно раскрутить тему геноцида и тоже пройти в парламент. — Я разговариваю уже с Муратом Берзеговым, председателем Черкесского конгресса. — Но это безответственно. Поэтому и Союз славян ведет себя безответственно». Поездив три дня по республике, я понимаю, что во многом он прав.
«Почему центр считается с чеченцами? Потому что боится, — говорит мне один из рядовых членов конгресса, попросивший об анонимности. — Мы — мирный народ. Мы не нужны никому и без России пропадем. Но получается, что Москва будет прислушиваться к нашим проблемам, только если увидит в нас угрозу. Если она не поговорит с нами по поводу объединения, придут другие. Войны не будет — несколько точечных терактов. А потом начнется исход населения».
Что-то мне подсказывает, что среди «других» запросто может оказаться и мой собеседник. Между тем «исход населения» (русского, конечно) уже начался. За пять последних лет число русских в Адыгее сократилось на 10%.
«На всякий случай, чтобы уехать спокойно и потом не бежать», — прокомментировал свой скорый отъезд Виталий. Мы с ним заговорили в магазине. У его жены родственники в Краснодаре. Многим русским ехать некуда.
Варфоломеевский вечер
Есть еще одна группа противников объединения. Она малочисленна, но очень перспективна.
«Мне близки и понятны те идеи и доводы, которые я слышал от председателя Черкесского конгресса». — Невысокий, скромно, но очень аккуратно одетый двадцатилетний Аскер, воспитанный и предупредительный, в течение всего нашего разговора сидит на краешке кресла, положив руки на колени. Я предлагаю ему чай. «Если вас не затруднит», — отвечает молодой человек, но к чаю так и не прикасается.
Два года он учился в медресе в Сирии, а сейчас учится в Майкопе на экономиста. Каждую пятницу ходит в главную в городе мечеть, построенную шесть лет назад на деньги наследного принца эмирата Рас-эль-Хайм (ОАЭ).
Как и многие его сверстники из Адыгеи и северокавказских республик, Аскер ищет в исламе спасения от «развращенных нравов».
Спорить с Аскером сложно.
«Не, синтетических наркотиков нет. — Заведение, в которое мы зашли перекусить, оказалось очень сомнительным. Мы тут же привлекли внимание двух его завсегдатаев, адыгейских подростков. — Здесь все маком колются. 250 рублей за кораблик — все удовольствие. И натуральное все-таки».
Как и другие его сверстники, Аскер считает, что на родине изучать ислам негде.
«В одном ауле имам раньше в Турции работал водителем, в другом ауле имамом человек стал только потому, что, умеет делать омовение умерших. Он берет за это деньги и еще говорит верующим, что если они будут так плохо умирать, он не сможет купить себе машину».
«Приставали к прохожим и ругались матом на непонятном языке — так написали в протоколе. Мы просто возвращались из мечети, нас забрали в СИЗО, оказывается, за то, что мы нарушали порядок», — рассказывает Аскер. Это случилось сразу после Нальчика. В СИЗО ребят, как они говорят, допросили, избили и отпустили.
Правда, это было всего один раз, и Аскер уверен, что массовых притеснений мусульман со стороны силовиков, как это было в Кабардино-Балкарии, в Адыгее не будет.
«Они здесь умнее», — считает Аскер.
Гораздо больше проблем возникает с местным населением. Адыгов считают мусульманами. Но, как они говорят сами про себя, «мы сначала адыги, а потом мусульмане». Для большинства из них адыгагэ («адыгейский этикет», неписаный свод норм и обычаев черкесов), важнее Корана.
Молодые имамы, для которых ничего важнее Корана нет, вызывают у местного населения подозрение. «Мой друг открыл в ауле молельную комнату и собрал туда детишек разных возрастов, от 10 до 17, — рассказывает Аскер. — Но по аулу пошел слух, что он делает детям какие-то уколы и их зомбирует, и родители детей забрали».
Тем не менее Аскер после получения диплома собирается уехать в родной аул проповедовать ислам. Таких пока немного. За границей сейчас учатся еще пять молодых людей. А всего верующих мусульман в республике — 5—8%. Стараниями Аскера их может стать гораздо больше.
...В последний день нашего пребывания в Адыгее мы решаем все-таки доехать до той самой часовни, которая считается символом единения русских и черкесов. На разбитой грунтовке, поднимающейся в гору, наша машина намертво застревает, водитель идет разыскивать трактор, а мы, по колено в грязи, добираемся до часовни.
Две стены и коровий навоз перед тем, что во время оно было дверью, — вот все, что сегодня осталось от памятника русско-черкесскому единению.
Стремление федерального центра объединить Адыгею и Краснодарский край наталкивается на упорное сопротивление, хотя русские (они вроде бы должны тяготеть к Краснодарскому краю) составляют 60% населения этой маленькой республики. Кто и почему сопротивляется — попытались выяснить корреспонденты «Профиля». «Никаких проблем, русский и черкесский (второе название адыгов. — «Профиль») народы живут в мире еще с XIX века, — уверяют меня на истфаке Адыгейского госуниверситета. — На месте, где был подписан исторический мирный договор, выстроена часовня как основной символ единения наших народов».
Как и татар, эвенков, башкир, как и другие народы многонациональной России, нас действительно объединяет многое.
«Да я ему: браток, ну хош, обыщи — ну нету денег!!! — Таксист Михаил (все местные таксисты — русские) рассказывает об очередной встрече с местным гаишником. — А он мне: денег нет, ну дай хоть что-нибудь. А я трех кур вез живых, хороших таких... Отдал». И вздохнул тяжело.
Его коллегу Леху сотрудники ДПС не трогают. Лехин папа — личный водитель республиканского милицейского начальника. И Леха, когда его останавливают, молча вместе с правами предъявляет визитку этого начальника. И едет дальше. «Без связей, конечно, сложновато», — соглашается Леха.
Сложно без связей не только русским. Живущий в Майкопе знакомый наших знакомых Рашид — адыг. Мобильный у него звонит, не умолкая, он дает какие-то распоряжения, указания. Живет Рашид в Майкопе. У него свой небольшой, но достаточно успешный бизнес... в Краснодаре.
«Любую бумажку в Краснодаре получить в два раза проще, — объясняет Рашид. — Здесь же какой-нибудь чиновник как сел на место 40 лет назад, так и сидит. И ни сдвинуть его, ни получить от него что-нибудь нереально».
Но самые большие объединяющие все и вся проблемы — безработица и бедность. Мы минут 20 кружим по русскому селу Колерменское в поисках рынка, надеясь найти там людей. Нам сложно понять, что те два навеса, вокруг которых мы нарезаем километры, и есть рынок. Но людей нет и там. Все трудоспособное население Колерменского работает либо в Майкопе, либо в Краснодаре.
Крохотный рынок города Адыгейск (Адыгейск — бывший черкесский аул, который повысили до города, теперь их в республике целых два) представляет собой не менее печальное зрелище. Правда, навесов там чуть больше.
«А чего здесь торговать... — Возле лотка с яблоками мы разговорились с молодым черкесом Юрой, который оказался школьным учителем. — Вся настоящая торговля происходит в летний сезон на трассе. У нас там половина города сидит. А вторая половина ездит на заработки в Краснодар».
При том что инвесторов, желающих вложить деньги в Адыгею, достаточно. Но всякий раз возникают препятствия. То республиканского, то федерального масштаба.
Например, сахарный завод в Гиагинском районе, который успел принести в местный бюджет 7 млн. рублей, не понравился президенту Хазрету Совмену тем, что принадлежит москвичам. Завод деприватизировали. И он простаивает.
А вот идея проведения в Адыгее экономического форума с представителями черкесской диаспоры из Турции и турецкими бизнесменами, как говорят в республике, не понравилась президенту Путину. Потенциальным инвесторам из Эмиратов тоже было отказано.
«Ясное дело, федералы не допустят иностранного влияния», — со знанием дела рассуждает Юра.
Объединяй и властвуй
Благосостояние людей — вот главный аргумент сторонников объединения республики с Краснодарским краем. Слухи о том, что скоро республики не станет, особенно активно обсуждаются в Адыгее последние полгода. Официально окончательное решение должен принять народ. Неофициально, по словам источника «Профиля» в полпредстве ЮФО, федералы считают Адыгею «очень странным образованием, где адыгов всего-то 20%».
Однако местное население, чтобы оно согласилось на объединение, доводы вроде «в крае будете жить лучше» не очень убеждают. «Вы езжайте в любую краснодарскую станицу и сравните ее с республикой. Сами все увидите», — советует пожилая черкешенка, с которой мы заговорили на улице Майкопа.
Мы поехали. В станицу Севастопольская. На высоком пригорке — маленькое кирпичное зданьице. «Школа», — поясняют местные.
— А зачем дрова? — спрашиваю я про лежащую возле входа огромную поленницу.
— А топить чем?
Школа — самая приличная постройка. Дома местных жителей — маленькие покосившиеся мазанки времен царя Гороха. Вместо дороги — две бездонные колеи, на которых даже МАЗ сядет пузом. И мобильный там не берет — словно я в диком лесу, хотя до трассы всего-то минут 30 езды.
В станицах и аулах Адыгеи все же еще видны следы прежней роскоши. Мы объездили добрую половину республики и нигде не видели, чтобы школа отапливалась дровами, — везде газ. А дома — и русские, и черкесские — не огромные, но ухоженные и очень добротные.
«Вообще-то экономика объединения никем не просчитывалась», — говорят в администрации республики. И администрация к объединению не очень-то стремится: в Краснодарском крае многим республиканским чиновникам места не найдется. И не только им.
«Получается, что 13% русского населения против адыгов!» — горячится Заур Дзеукожев, зампредседателя общественной организации Черкесский конгресс. Я говорю ему, что русские — умный, сильный и добрый народ, который не может испытывать ненависти к адыгам, но про себя понимаю, что он прав.
13%, про которые говорит Заур, по итогам недавно прошедших выборов в республиканский парламент набрала Промышленная партия. В остальных регионах России Промпартия не прошла. А в Адыгее ее активно поддержал Союз славян — общественная организация, выступающая под националистическими лозунгами.
Союз работает в республике уже 10 лет. Его члены считают, что русских в Адыгее притесняют, а Майкоп — исконно русская территория. Поэтому республику нужно объединить с краем.
Их оппоненты из Черкесского конгресса в местный парламент никого не провели, но тоже действуют очень решительно. Когда на въезде в Майкоп РПЦ попыталась поставить памятник святителю Николаю, конгресс уперся. Статую в результате установили на задворках воинской части.
Адыгейский конгресс — младший брат международного Черкесского конгресса, который объединяет почти 3 млн. проживающих на территории Турции, Сирии, Иордании черкесов. На территории России черкесы проживают в Адыгее, Кабардино-Балкарии (кабардинцы — адыгейское племя) и Карачаево-Черкесии. Но в российское его издание входят пока только черкесы из Адыгеи и Карачаево-Черкесии.
Члены конгресса считают Майкоп исконно адыгейской территорией. Это благодаря их связям был организован экономический форум с турецкими бизнесменами. Правда, в последний момент форум сорвался. В конгрессе настаивают на том, что поднять республику можно и без объединения. Через зарубежные диаспоры он отправил письма и запросы во все возможные международные инстанции. И теперь надеется на их помощь.
Глас народа
Дед Асланбей из аула Кванчухохабль не помнит, сколько ему лет. На вид — хорошо под 90. На вопрос: что лучше, оставаться республикой или войти в край? — старик встает и выводит меня за калитку. «Смотри, — указывает он на необозримые поля, которыми после развала совхоза никто не занимается, — когда-то это все было хозяйством. Я так тебе скажу: край, республика — не важно. Лучше, когда это все опять зазеленеет, а у людей появится работа».
Через несколько домов от деда Асланбея перед ухоженным, но скромным домиком стоит шикарный белый «мерседес». Хозяин «мерина» — бойцовского сложения черкес — приехал в гости к отцу. Представляться и фотографироваться он не захотел. Но поговорить согласился.
Как и дед Асланбей, он долго рассказывает, что главное — уровень жизни людей. Но на основной вопрос — республика или край? — отвечает однозначно: «Республика. Экономического объединения не избежать, но политически должна быть республика».
Аслан прагматичен. Дядя у него работает в республиканской администрации, а сам Аслан держит несколько продуктовых ларьков. Аслан, не стесняясь, рассказывает, что его бизнес без поддержки дядиных связей был бы невозможен. В объединении с краем, подразумевающем сокращение многих должностей в республике, он видит прямую угрозу своему бизнесу. По его мнению, в результате объединения могут быть затронуты личные экономические интересы порядка 2—3 тыс. человек.
«Да, мы малый народ, но таким нас сделали русские и тот геноцид, которому подвергся мой народ», — завершает свою пламенную речь в защиту республики студент Адыгейского госуниверситета Мурат, с которым мы заговорили на улице Майкопа. Геноцид — это Кавказская война, в ходе которой из 2 млн. адыгов было выселено или вырезано 90%.
«Вы же понимаете, мы могли бы мгновенно раскрутить тему геноцида и тоже пройти в парламент. — Я разговариваю уже с Муратом Берзеговым, председателем Черкесского конгресса. — Но это безответственно. Поэтому и Союз славян ведет себя безответственно». Поездив три дня по республике, я понимаю, что во многом он прав.
«Почему центр считается с чеченцами? Потому что боится, — говорит мне один из рядовых членов конгресса, попросивший об анонимности. — Мы — мирный народ. Мы не нужны никому и без России пропадем. Но получается, что Москва будет прислушиваться к нашим проблемам, только если увидит в нас угрозу. Если она не поговорит с нами по поводу объединения, придут другие. Войны не будет — несколько точечных терактов. А потом начнется исход населения».
Что-то мне подсказывает, что среди «других» запросто может оказаться и мой собеседник. Между тем «исход населения» (русского, конечно) уже начался. За пять последних лет число русских в Адыгее сократилось на 10%.
«На всякий случай, чтобы уехать спокойно и потом не бежать», — прокомментировал свой скорый отъезд Виталий. Мы с ним заговорили в магазине. У его жены родственники в Краснодаре. Многим русским ехать некуда.
Варфоломеевский вечер
Есть еще одна группа противников объединения. Она малочисленна, но очень перспективна.
«Мне близки и понятны те идеи и доводы, которые я слышал от председателя Черкесского конгресса». — Невысокий, скромно, но очень аккуратно одетый двадцатилетний Аскер, воспитанный и предупредительный, в течение всего нашего разговора сидит на краешке кресла, положив руки на колени. Я предлагаю ему чай. «Если вас не затруднит», — отвечает молодой человек, но к чаю так и не прикасается.
Два года он учился в медресе в Сирии, а сейчас учится в Майкопе на экономиста. Каждую пятницу ходит в главную в городе мечеть, построенную шесть лет назад на деньги наследного принца эмирата Рас-эль-Хайм (ОАЭ).
Как и многие его сверстники из Адыгеи и северокавказских республик, Аскер ищет в исламе спасения от «развращенных нравов».
Спорить с Аскером сложно.
«Не, синтетических наркотиков нет. — Заведение, в которое мы зашли перекусить, оказалось очень сомнительным. Мы тут же привлекли внимание двух его завсегдатаев, адыгейских подростков. — Здесь все маком колются. 250 рублей за кораблик — все удовольствие. И натуральное все-таки».
Как и другие его сверстники, Аскер считает, что на родине изучать ислам негде.
«В одном ауле имам раньше в Турции работал водителем, в другом ауле имамом человек стал только потому, что, умеет делать омовение умерших. Он берет за это деньги и еще говорит верующим, что если они будут так плохо умирать, он не сможет купить себе машину».
«Приставали к прохожим и ругались матом на непонятном языке — так написали в протоколе. Мы просто возвращались из мечети, нас забрали в СИЗО, оказывается, за то, что мы нарушали порядок», — рассказывает Аскер. Это случилось сразу после Нальчика. В СИЗО ребят, как они говорят, допросили, избили и отпустили.
Правда, это было всего один раз, и Аскер уверен, что массовых притеснений мусульман со стороны силовиков, как это было в Кабардино-Балкарии, в Адыгее не будет.
«Они здесь умнее», — считает Аскер.
Гораздо больше проблем возникает с местным населением. Адыгов считают мусульманами. Но, как они говорят сами про себя, «мы сначала адыги, а потом мусульмане». Для большинства из них адыгагэ («адыгейский этикет», неписаный свод норм и обычаев черкесов), важнее Корана.
Молодые имамы, для которых ничего важнее Корана нет, вызывают у местного населения подозрение. «Мой друг открыл в ауле молельную комнату и собрал туда детишек разных возрастов, от 10 до 17, — рассказывает Аскер. — Но по аулу пошел слух, что он делает детям какие-то уколы и их зомбирует, и родители детей забрали».
Тем не менее Аскер после получения диплома собирается уехать в родной аул проповедовать ислам. Таких пока немного. За границей сейчас учатся еще пять молодых людей. А всего верующих мусульман в республике — 5—8%. Стараниями Аскера их может стать гораздо больше.
...В последний день нашего пребывания в Адыгее мы решаем все-таки доехать до той самой часовни, которая считается символом единения русских и черкесов. На разбитой грунтовке, поднимающейся в гору, наша машина намертво застревает, водитель идет разыскивать трактор, а мы, по колено в грязи, добираемся до часовни.
Две стены и коровий навоз перед тем, что во время оно было дверью, — вот все, что сегодня осталось от памятника русско-черкесскому единению.
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
