Архивная публикация 2003 года: "Някрошюсофилия и не только"

Наряду с Декларацией прав человека должна существовать Декларация обязанностей человека.Мысль эта высказывалась неоднократно. Ее, к примеру, горячо отстаивал Николай Бердяев: "Обязанности человека глубже прав человека, они и обосновывают права человека. Право вытекает из обязанности" ("Философия неравенства", письмо 7). В 1997 году проект подобного документа даже был подготовлен влиятельной организацией Interaction Council - и, конечно, в мире ничего не изменилось. Права всегда были и будут притягательней обязанностей уже потому, что отдых слаще труда и идея праздника сама собой увязывается с желанием отдыха: какой же это праздник, если не выходной.

В этом вопросе, как и во многих других, искусство коренным образом расходится с жизнью. На территории искусства те впечатления, которые требуют напряженной работы ума и чувства, - назовем их обязывающими впечатлениями - не только сильней, но и желанней простых и легких удовольствий. Спектакли, сулящие зрителю более или менее приятный отдых, идут повсеместно, они заурядны и будничны. Событие, радость, праздник - это когда душа выходит на работу.

Нельзя сказать, чтобы московская жизнь текла совсем уж неинтересно. На сайте "Театральный смотритель" (www.smotr.ru) вывешивается и регулярно обновляется список лучших премьер столичного сезона - он, в общем, заслуживает доверия. К сегодняшнему дню десять спектаклей, более или менее стоящих внимания, уже набралось; удержится ли хоть один из них в топ-листе к концу сезона - вопрос иной. Честно говоря, надеюсь, что нет. Если 2004 год не принесет театралам более значительных событий, чем "Трансфер" и "Наваждение" (на 11.12.03 они занимают 1-е и 2-е места в рейтинге, и о них я уже писал в статье "О свежей крови"), сезон можно будет считать проваленным. В предыдущем сезоне (2002/03) на спектаклях этого класса внимание почти не останавливалось. Однако оценим по достоинству то, что имеем: не так уж мы и нищи. Как минимум три спектакля вдобавок к названным я могу порекомендовать от души - и непременно это сделаю. Но все же в нынешнем сезоне московские театры пока что не одарили зрителя ни одним обязывающим?? впечатлением. Все праздники ввозились из-за рубежа.

Радость и благо

"Времена года" Донелайтиса в постановке Эймунтаса Някрошюса (театр "Мено фортас"), "Отцы и дети" Тургенева в постановке Адольфа Шапиро (Городской театр Таллина), "Психоз 4.48" Сары Кейн в постановке Гжегожа Яжины (театр "Розмаитошчи") - не стоит спрашивать, какой из этих спектаклей лучше. Их нельзя сравнивать по принципу "лучше-хуже" - так же как, допустим, стихи Баратынского, Тютчева и Бродского.

Зато иногда чудится (и, может быть, не зря), что между спектаклями, свезенными в одно место, как и между стихами, выбранными наугад, возникает непредусмотренная смысловая связь. Самим спектаклям друг до друга нет никакого дела, но в определенном ракурсе может оказаться, что они рассказывают общую историю, связную и важную. Допустим, это история отношений человека и природы: в том смысле, в каком природу понимали древние греки - как равновесие стихийных сил и естественную красоту, как порядок, к которому должны как-то пристраиваться "двуногие животные без перьев".

Спектакль-диптих "Времена года" Донелайтиса (первая часть называется "Радости весны", вторая - "Благо осени") был привезен в Москву питерским театром-фестивалем "Балтийский дом". Петербуржцы увидели спектакль Някрошюса еще в прошлом году; только что на пресс-конференции "Золотой маски" объявили: по итогам опроса театральных деятелей он признан лучшим зарубежным спектаклем сезона 2002/03. Кто был на московских показах в конце ноября, согласится: иного решения быть не могло.

"Времена года" - огромная, в три тысячи строк поэма, которую родоначальник литовской литературы Кристионас Донелайтис (1714-1780) писал десять лет. В Древней Греции, как все помнят, Гомер воспевал битвы и приключения, а Гесиод - нивы и пажити; благочестивый пастор Донелайтис был один-одинешенек, и его, что неудивительно, больше тянуло в сторону Гесиода. Писал он как полагается - гекзаметром.

"Радости весны", "Благо осени" - можно подумать, что спектакль Някрошюса идилличен. На самом деле он эпичен, и это само по себе является чудом: эпос - самый трудный жанр для театра. Някрошюс создал удивительную картину мира: скудного, внешне неказистого, но пребывающего в торжественной и восторженной целостности. Описывать этот мир и людей, в нем живущих, лучше всего было бы, цитируя стихи - не Гесиода и не Вергилия, а поэтов ХХ века, тех, кто был умен, строг и не боялся возвышенных слов. Например, Ходасевича:

И в плавный, вращательный танец / Вся комната мерно идет, / И кто-то тяжелую лиру / Мне в руки сквозь ветер дает.

Рассказывать напрямую, кто и что делает на сцене, - бессмысленно.

Важно только отметить (и это второе чудо спектакля), что эпическое у Някрошюса оказывается ошеломляюще личным - до последней степени, до слез, до боли. Тут все как-то стянулось вместе: история литовской культуры, история человечества, собственная биография Някрошюса - сельского парня, который поступил в актерскую школу главным образом потому, что не хотел идти в армию. Собственно, это и является единственным сюжетом спектакля: включение личной жизни в миропорядок, смену деревенских времен года.

Разлад

"Отцы и дети" Адольфа Шапиро - спектакль на прямо противоположную тему. Конфликт поколений режиссера интересует мало; ему прежде всего интересен сам Базаров - нигилист всерьез, человек, исключающий себя из общего мироустройства. Которое, заметим, уже не кажется надежным??.

Адольф Шапиро и актер Марко Матвере замечательно прослеживают сюжет жизни, изломанной изнутри. Когда Базаров вторгается в более или менее пасторальную жизнь Кирсановых, все окружающее в его присутствии начинает выглядеть искусственным и манерным. Искусственность, кстати говоря, подчеркнута сценографом: в белом мире Андриса Фрейбергса можно угадать структуру приусадебного парка, но именно структуру, не натуру. Все чересчур стройно, все линии спрямлены: здесь уже не гуляют, а выходят на прогулку - с дюжиной дежурных восторгов в кармане. Разумеется, отвергающий условности Базаров обречен на победу, но лишь временную и частную. Его проблема в том, что, не желая подчиняться условностям, он уверил себя, что он не подчинен вообще ничему. Тургеневский персонаж, как все помнят, неуклюже влюбляется в умную и красивую женщину, получает отказ и бесится от унижения. Спектакль дает понять: Базарова в его собственных глазах унижает не только отказ, но и сама любовь - подчиненность чувству, вытравить которое из себя он не может.

Жизнь превращается в постепенное душевное помрачение: Базарову уже в тягость и друг Аркадий, и родители, и собственная персона. Попытка забыться в угаре бессмысленного труда (отец Базарова с умилением рассказывает, как его сын рвал зуб мужику: пациент аж на полметра подпрыгнул) не спасает, а ровно наоборот: вскрытие трупа, неосторожность, пораненный палец, тиф, смерть. Жалко ли Базарова в спектакле? Да, очень. Однако назвать его смерть трагической мы права не имеем. Человек пошел против природы - природа взяла свое. Пока еще она делает это уверенно.

Распад

Здесь очень стоило бы вспомнить еще один спектакль Някрошюса - "Вишневый сад" с Евгением Мироновым в роли Лопахина. Формально он числится премьерой прошлого сезона (и на этом основании участвует в юбилейной "Золотой маске"), но по-настоящему - на большой сцене, с нормальным светом - он был сыгран лишь нынешней осенью. Только осенью по-настоящему заработало второе действие чеховской пьесы, разыгрывающееся не в интерьере, а в пейзаже, и только теперь высветились достоинства сценографии, простой и умной. Надежда Гультяева придумала для Някрошюса замечательный Вишневый сад: поросль хлипких деревянных флюгеров. Ветра нет, может быть, нет и воздуха: они застыли, беспомощно глядя в разные стороны. У природы больше не осталось сил отстаивать свою бедную честь.

Эймунтас Някрошюс первым прочел в "Вишневом саде" личную трагедию Лопахина. Очень простую: Лопахин купил Вишневый сад. Он знает, что прекраснее ничего нет на свете. Он лучше всех понимает: вырубить этот сад - все равно что убить ребенка. Теперь это его ребенок, и он его вырубит.

Попытаться сохранить - как? Для Лопахина, капиталиста в первом поколении, вся жизнь - работа, и в ней нет места вещам, существующим для красоты. Если берешь сад, ты должен оставить все прочее, а это человеку не под силу: и Лопахину, и почти любому. Базаров верил в свою максиму: "Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник". (Аркадий Кирсанов мог бы воскликнуть: "Друг Евгений, не говори красиво!") Для Лопахина ясно: труд отдельно, сад - отдельно. Либо - либо. Евгений Миронов гениально играет это трагическое понимание. За эпитет отвечаю: его Лопахин - лучший, какого я видел в жизни. Это великая роль.

"И от нас природа отступила - / Так, как будто мы ей не нужны" (Мандельштам). "Психоз 4.48" Сары Кейн - пьеса об окончательно несчастном человеке, до которого природе больше нет дела. О женщине, которая должна была стать мудрой и смелой, но что-то в организме надломилось: теперь она орет от боли, одиночества, невозможности любить и быть любимой - потом кончает с собою. С полным на то основанием, как считает Сара Кейн, которая в двадцать восемь лет сделала то же самое.

Режиссура Гжегожа Яжины замечательна прежде всего своей осмысленной упорядоченностью. Там, где до него видели болезненный и нечленораздельный выкрик (пьеса написана в состоянии, близком к помешательству), он обнаружил структуру и логику, смену состояний и обстоятельств душевной жизни. Молодая актриса Магдалена Челецка играет безымянную героиню "Психоза" строго и ясно - вплоть до финальной истерики, которая имитируется с нарочитым натурализмом. Никаких контркультурных заморочек в стиле "уничтожь этот мир или уничтожь себя": играется сюжет несостоявшейся судьбы. Не трагедия - выкидыш трагедии.

Мрачный спектакль Яжины по-своему не менее прекрасен, чем "Времена года" Донелайтиса. Какая из картин мира имеет большее отношение к истине, мне неизвестно. Я ведь для того и соединял спектакли, пренебрегая хронологией впечатлений, чтобы у вас возникло подозрение: может быть, речь все-таки идет об одном и том же?