Не станем излагать историю кризиса конца 1970‑х, приведшего к заключению ДРСМД, а также долгой череды раздоров внутри режима договора. Об этом написаны тома специальной литературы и погонные метры публицистики. Напомним лишь, что по соглашению, заключенному в декабре 1987‑го, США и СССР полностью уничтожали все ракетные комплексы наземного старта с баллистическими и крылатыми (КР) ракетами, имеющими максимальную дальность в диапазоне от 500 до 5500 км, и обязались впредь не производить и не развертывать такие вооружения.

Сосредоточимся на вопросе о том, как роспуск ДРСМД повлияет на международную безопасность. Решение еще не принято. Но до сих пор о выходе из ДРСМД в такой форме и на столь высоком уровне не заявляли. Впрочем, нынешний стиль вашингтонской администрации весьма благоприятствует подобным публичным эскападам – не исключено, что мы присутствуем при нормальном (в понимании команды Трампа) процессе торговли.

Восток – Запад

Россия находится в двусмысленном положении. С одной стороны, МИД всегда отстаивал сохранение ДРСМД и даже его развитие в многосторонние форматы. С другой стороны, руководство страны уже давно подвергает договор сомнению, порой в выражениях, тождественных нынешним заявлениям Трампа и Болтона.

Так, Сергей Иванов в 2007 году, будучи министром обороны, называл ДРСМД «реликтом холодной войны» (в точности как Болтон в 2011‑м). А пять лет назад президент Путин охарактеризовал само заключение соглашения как «спорный» шаг. «Ястребиная» часть экспертного сообщества давно требует распустить ДРСМД и развернуть соответствующие вооружения, чтобы сдерживать НАТО.

До конца 1980‑х Варшавский договор превосходил НАТО в силах общего назначения на континенте. США задействовали ядерное оружие (ЯО) передового развертывания для компенсации этого дисбаланса. После холодной войны ситуация изменилась: теперь уже Россия полагается на ядерное сдерживание превосходства НАТО в обычных вооружениях, о чем недвусмысленно сообщила миру в военной доктрине 2000‑го, оставив за собой право на первое применение ЯО в условиях масштабного неядерного нападения противника.

Сейчас эта задача должна решаться в основном тактическим ЯО и стратегическими КР. Однако с чисто военной точки зрения пригодились бы и баллистические средства доставки на всю глубину европейского театра военных действий (ТВД). А КР можно было бы разместить не только на уязвимых морских и воздушных платформах.

С другой стороны, все это хорошо смотрится только до момента реакции США, как, собственно, и произошло в начале 1980‑х. Очень неприятен сценарий появления ракет средней дальности США в Европе. И уже не в Германии, как тогда, а сразу в Польше, Румынии, возможно, в Прибалтике или даже на Украине. Причем будут это не баллистические «Першинги‑3», а ракетно-планирующие системы с гиперзвуковыми крылатыми блоками, что кратно усложнит задачи раннего обнаружения и борьбу с ними. Это усилит привлекательность упреждающего удара по ним и тем самым резко повысит шансы ядерной эскалации во время конфликта.

Несколько успокаивает отсутствие у США даже зачатков технических программ по таким ракетам (кроме собственно планирующих блоков). Чего не скажешь о России, у которой есть, например, уже испытанный, но неразвернутый комплекс РС‑26 «Рубеж», формально межконтинентальный (5800 км максимальной дальности на испытаниях), но фактически, с оперативной точки зрения, относящийся к системам средней дальности.

Впрочем, пока похоже, что США больше озабочены сдерживанием Китая, чем потребностью развернуть хотя бы КР в Восточной Европе. Пекин ДРСМД не подписывал, поэтому существенный компонент своих стратегических сил держит на ракетах средней дальности – как в ядерном, так и в обычном оснащении. Более того, Китай вовсю испытывает для этих ракет следующее поколение боевого оснащения: планирующие крылатые блоки.

Американские военные давно просят политиков что-нибудь сделать, чтобы обрести аналогичные средства вооруженной борьбы. Классическое высокоточное оружие (КР и средства тактической авиации) уже не помогает. Стратегические ракеты морского базирования наперечет по Договору СНВ, а их запуск вызовет тревогу в российской системе предупреждения о ракетном нападении.

Нужно средство, позволяющее с дальнего радиуса островов (на дистанции 3–4 тысячи км) уверенно поражать военные объекты на территории Китая. Причем как ядерное, так и неядерное (в 1980‑е выбора не было: только ядерное). Таким средством могут стать лишь баллистические ракеты или ракетно-планирующие системы средней дальности. Эта же схема развертывания может помочь и против КНДР.

Пример для молодежи, или Дамоклов меч 6‑й статьи

Крах режима ДРСМД значим не только сам по себе, но и в контексте ущерба, который он нанесет всей системе контроля над вооружениями. Вопрос не в том, что ДРСМД погибнет, а в той пустоте, что образуется на его месте, и какой мусор в себя этот вакуум засосет.

Международная система разоружения и нераспространения устроена крайне прагматично и железно связана воедино. Замковый камень ее свода – 6‑я статья Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), подписанного в 1968 году. Этот режим, сделавший много для международной безопасности, предельно цинично можно охарактеризовать как законодательно оформленное доминирование Совбеза ООН. Взамен отказа остальных стран-подписантов от ЯО ядерные державы обязуются разоружаться вплоть до полного уничтожения ядерного оружия во всем мире, а неявно подразумевают и гарантии безопасности «младшим». Формула «лучший мир для всех в обмен на вашу бомбу».

Эти обещания уже трещали по швам в 1980‑х (Гренада, Панама), а после распада СССР и короткого периода эйфории дефицит безопасности начал нарастать как снежный ком: Югославия (с очевидным нарушением положений Хельсинкского заключительного акта 1975 года), Афганистан, Ирак, Ливия. Естественно, такое положение вещей мало кого устраивает. КНДР рискнула выйти из ДНЯО и создала за 15 лет ядерное оружие и межконтинентальные ракеты.

Если теперь Россия и США начнут доламывать несущие элементы того дома, который сами же и строили 50 лет, то младшие партнеры в поисках безопасности получат стимул для выхода из режима нераспространения ЯО. Это спровоцирует и обрушение других режимов нераспространения – в первую очередь в области ракетных технологий (РКРТ).

В итоге запустится гонка ракетно-ядерных вооружений, и, в отличие от холодной войны, уже многосторонняя. Модели многосторонней стабильности, переплетающие региональные и глобальные ядерные факторы, строить пытались многие, но никто и близко не подошел к получению таких простых и четких приводных механизмов, как в советско-американской формулировке принципа стратегической стабильности (Совместное заявление 1990 года, легшее в основу философии договоров СНВ‑1 и СНВ‑2). При этом распространение примет не только горизонтальный, но и вертикальный характер: «великие» будут соревноваться в гиперзвуковых стратегических вооружениях, обладающих крайне опасными дестабилизирующими свойствами.

В роспуске ДРСМД, кем бы он ни был спровоцирован, кроется и негативное последствие для международного имиджа России. Москва после 1991 года строго держалась всех советских соглашений по ядерным вооружениям с США, поскольку сам факт их существования позволял претендовать на особый политический статус и специальные отношения с Вашингтоном. В том числе и с этим связана болезненная реакция России на односторонний выход Соединенных Штатов из Договора по ПРО в 2002‑м.

Чем меньше особых двухсторонних форматов остается в российско-американских отношениях, тем сложнее будет доказывать остальному миру, что ты пусть и не первый на планете, но среди всех прочих отдельно стоишь рядом с США. По сути, позиция Вашингтона по ДРСМД (а Болтон и Трамп явственно указали на острую нехватку Китая в режиме соглашения) представляется и легкой подначкой по этой линии: Москве намекают, что ее эксклюзивный статус девальвируется.

Ядерная полицентрика уже здесь

ДРСМД может погибнуть или трансформироваться в новое соглашение, но это не отменит того факта, что мир изменился необратимо и старые институты безопасности при всей их многократно доказанной пользе прочно перешли в разряд старых мехов для молодого вина. Ну или, если оптимистичнее, в разряд складского запаса смыслов, откуда можно черпать строительный материал для новых режимов.

Колумнист Чарльз Краутхаммер, скончавшийся летом этого года, в 1990‑м опубликовал в Foreign Affairs статью «Однополярный момент», где широкими мазками обрисовал то будущее, которое теперь стало нашим прошлым и настоящим. Америка, писал Краутхаммер, во многом неожиданно попадает в уникальную ситуацию однополярного мира, где вынуждена стать гегемоном. Момент не продлится вечно, и рано или поздно мир попробует стать многополярным, перейдя к балансу сил. Поэтому после холодной войны начнется постоянно тлеющий конфликт США с претендентами, в том числе стремящимися обзавестись оружием массового уничтожения. Но у Вашингтона есть от 10 до 30 лет, чтобы укрепить лидерство и достойно встретить тех, кто к исходу этого срока попытается бросить ему вызов.

Этими угрозами лидерству в том числе и объясняется американская активность с 2000‑х. Мир находится на полпути трансформации от промежуточного однополярного состояния 1990‑х к полицентрической структуре, которая будет характеризоваться куда меньшим уровнем всеобщей безопасности – не важно, обеспечивалась она ранее ядерным равновесием двух блоков или же произволом «мирового жандарма».

Способствует и изменение относительной структуры ядерных арсеналов планеты. Так, в 1990‑м США и СССР на двоих владели 58,4 тыс. ядерных боезарядов из 59,6 тыс., имевшихся в мире. В 2018‑м в мире насчитывалось около 14,5 тыс. единиц ЯО, при этом США и Россия обладают на двоих 13,3 тыс., из них оперативно развернуты или могут быть поданы с центральных складов для использования чуть более 8 тыс. (остальные подготовлены к утилизации). При этом запасы остальных официальных ядерных стран изменились несущественно: списаны около 400 боезарядов Великобритании и Франции, но добавились арсеналы Индии, Пакистана и КНДР.

Трудно отрицать сохраняющееся количественное и качественное превосходство США и России. Однако нетрудно видеть, что ресурс механизмов двухстороннего разоружения уже почти исчерпан – будущее за развитием многосторонних обязывающих форм ядерного разоружения.

Это другой мир, которому требуется другая архитектура безопасности и контроля над вооружениями. Россия и США два десятка лет ничего не делали для целенаправленной перестройки институтов и возобновления проверяемого ядерного разоружения, понимаемого как уничтожение боезарядов, а не перевод их в «возвратный потенциал». Мы находимся на той стадии, где старые нормы уже разваливаются, а новые только предстоит создать.

Когда несколько лет назад некоторые заговорили о возвращении мира в эпоху Карибского кризиса, они были правы, так как кризис 1962‑го стал во многом результатом невыстроенной системы контроля над вооружениями и нарушенной стратегической стабильности (хотя такого понятия еще не существовало, лишь формулировались подходы к нему). В тот раз двум игрокам, опираясь на болезненный опыт, удалось достичь разрядки напряженности, создав с конца 1960‑х эффективную и довольно прочную систему ядерного разоружения и нераспространения. Именно эта опорная конструкция и рассыпается сейчас вслед за окончательным уходом в небытие «двух миров, двух систем». Не в том даже вопрос, почему это происходит, а в том, почему только сейчас.

Рождение новой системы международной безопасности и контроля над вооружениями в полицентрическом мире неизбежно, и не факт, что эта система всем понравится. Так, большие вопросы вызывает будущее ООН в ее нынешнем виде, с ареопагом держав‑победителей – постоянных членов Совета Безопасности, вооруженных правом вето. Переходный период, неизбежный на этапе выработки базовых правил диалога, несет серьезные риски региональных и даже глобальных войн, в том числе с применением ядерного оружия.

Вопрос о том, можно ли было не ломать всю мебель в доме перед капитальным ремонтом, все больше становится риторическим. С капитальным ремонтом затянули настолько, что теперь он должен принимать форму аварийно-спасательных работ. Мирная трансформация сложившихся соглашений с сохранением основных рабочих механизмов и институтов затруднена из-за низкого уровнем доверия и нарастающего, все более инфантильного нежелания сторон поступаться на переговорах хоть чем-то.

У каждой страны есть объяснение, почему это происходит. США озабочены сохранением мирового лидерства, все сильнее подвергающегося эрозии. Россия никак не может переработать во что-то позитивное травмы распада СССР, когда «все было сдано». Китаю еще очень неуютно в роли потенциальной сверхдержавы, и в Пекине осторожно подходят к раздаче обязывающих обещаний.

Тем не менее после возможного роспуска ДРСМД останется только один базовый режим, связывающий Россию и США: Договор СНВ‑3. Намеки на то, что простой пролонгации этого документа после 2021 года не будет, уже начались. В принципе, это логично, так как новые классы стратегических вооружений, не описанных в этом договоре, меняют баланс ядерного сдерживания. Будут ли стороны заключать другой договор или же просто сломают старый, чтобы совсем ничего из отжившего прошлого не мешало им восхищаться дивным новым миром, мы увидим уже очень скоро.