Имеются глубокие исследования, описывающие различные аспекты китайской системы. Можно найти точные описания механизмов китайской экономической политики в отдельных сферах, устройства китайской военной машины, разнообразных бюрократических структур, а также схем принятия решений в тех или иных сферах. Но все эти описания не складываются в единую и непротиворечивую картину.

Вероятным объяснением этому служит отсутствие подходящей теоретической основы для такого описания. Китай в этом отношении неуникален – с удовлетворительным описанием российской системы имеются неменьшие проблемы. Как и в случае КНР, отсутствие общей картины заменяется опостылевшими штампами, в которые не верит ни один человек, хотя бы раз соприкасавшийся с практической политической работой.

Хотя флаг Китая по-прежнему красный, а от социалистической риторики власти не отказываются, в высшем представительном органе государственной власти – Всекитайском собрании народных представителей (ВСНП) заседают более 100 долларовых миллиардеров, 209 его членов имеют состояния, превышающие $300 млн. Общее число миллиардеров в Китае на 40% больше, чем в США, и отрыв продолжает увеличиваться. КНР также остается страной с одним из наиболее высоких уровней неравенства среди крупных экономик, превосходя в этом отношении даже Россию.

И тем не менее вопрос о наличии или отсутствии социализма в Китае весьма запутан. Ответить на него сложно хотя бы в силу отсутствия общепринятого критерия социализма, принимавшего совершенно разный вид в определениях различных ученых и политиков. Разным был и облик социализма в СССР на различных этапах его истории.

Приверженность социализму сохраняла и сохраняет важное значение для КПК на протяжении всей ее истории. Свой поворот к рыночным реформам с конца 1970‑х китайские руководители в принципе не рассматривали даже как временный отход от целей построения социализма.

В силу особенностей КПК одним из элементов идеологического оформления реформ в 1980‑е стал, как это ни парадоксально, пересмотр отдельных аспектов истории СССР и ВКП(б). Он заключался, в частности, в обелении имени Н. И. Бухарина, выступавшего в большевистском руководстве за постепенный переход к социализму с опорой на рыночные механизмы и при длительном сохранении многоукладной экономики, против мер внеэкономического принуждения и сверхфорсированной индустриализации.

Первые работы, посвященные пересмотру роли Бухарина, начали появляться уже в конце 1970‑х (важную роль в этом процессе сыграл историк Е Шуцзун). Довольно быстро был осуществлен переход от опровержения наиболее диких сталинских обвинений в адрес Бухарина к приданию ему статуса «видного коммунистического мыслителя», наследие которого заслуживает тщательного изучения. Вообще, вопреки распространенным в России мифам отношение китайской Компартии к Сталину было и остается весьма неоднозначным и во всяком случае крайне далеким от безусловного почитания.

Оформление принимаемых решений через исторический прецедент – характерная черта китайской политической культуры на протяжении многих веков. В государственном аппарате большинства китайских императорских династий должность придворного историка была одной из главных. Подготовка любого важного решения начиналась с поиска подходящих примеров из древности. Это было необходимо, чтобы подчеркнуть: царствующий государь не привносит в управление, по сути, ничего нового, а действует в духе заветов старины, почтения к предкам и прочих важных добродетелей. Эта особенность работы китайского государственного механизма в полной мере сохранилась в КНР – изменился лишь характер используемых исторических прецедентов.

Сопоставление китайских реформ с «правой» альтернативой в истории Советского государства, отвергнутой при Сталине, позволяло сохранить преемственность по отношению к марксизму-ленинизму. Эта преемственность подчеркивается до сих пор. КПК, согласно действующему уставу, руководствуется «марксизмом-ленинизмом, идеями Мао Цзэдуна, теорией Дэн Сяопина, важными идеями тройного представительства, научной концепцией развития, идеями Си Цзиньпина о социализме с китайской спецификой новой эпохи».

Отсутствие четких критериев для определения социализма делает позицию КПК неуязвимой. Советские претензии на монопольное право определять, что есть социализм, выглядели не слишком убедительно даже в 1970‑х – начале 1980‑х и уж заведомо смешны теперь, учитывая последующую участь советской системы.

Для китайских пропагандистов в целом не составляет труда доказать, что КНР по-прежнему движется по социалистическому пути. Примером бесконечной гибкости и изобретательности китайских идеологов может, например, служить введенная в оборот в 2000 году генеральным секретарем ЦК КПК Цзян Цзэминем теория «трех представительств». Согласно этой концепции, КПК на протяжении всей своей истории представляла передовую китайскую культуру, коренные интересы большинства китайского народа и «передовые производительные силы». Последним обстоятельством, с непременными ссылками на Мао Цзэдуна, обосновывалась необходимость разрешить принятие в ряды партии частных предпринимателей. Тем самым открывался путь к глубокому сращиванию нового китайского предпринимательского класса с номенклатурой и продвижению бизнесменов в официальные структуры. Отсюда сотни мультимиллионеров и миллиардеров с партбилетами, заседающих во всевозможных собраниях народных представителей и политических консультативных советах.

Тем не менее было бы ошибкой считать, что в КНР произошла полная инструментализация идеологии и переход к ее неограниченному циничному использованию для обслуживания текущих политических интересов. Коммунистическая идеология обусловила ряд устойчивых особенностей китайской системы.

В сформировавшейся связке партийно-государственной бюрократии и бизнеса последний находится в подчиненном положении. И КПК пристально следит за тем, чтобы эта ситуация не менялась. Китайский предприниматель, даже самый крупный, боится политики и беззащитен перед государственной машиной. Он ищет покровительства влиятельных фигур в партийном руководстве. Если покровитель терпит поражение в аппаратной борьбе, его клиенты из деловой среды рискуют расстаться и с собственностью, и со свободой.

Государство сохраняет контроль над «командными высотами» в экономике. Гигантские госкомпании центрального подчинения со многими сотнями тысяч или даже миллионами сотрудников контролируют банковский сектор, топливно-энергетический комплекс, транспорт, машиностроение, капитальное строительство и играют важную роль даже в таких «нестратегических» секторах, как международный туризм и текстильная промышленность. О приватизации госсектора речи не идет – напротив, руководство страны старается усилить госкомпании, рассматривая многие из них в качестве «национальных чемпионов».

Часто встречается утверждение, что доля частного бизнеса в ВВП Китая составляет 70%. Даже если эта цифра верна, речь идет главным образом о малых и средних компаниях, сильно зависимых от крупных государственных и полугосударственных конгломератов.
Китай проводит более активную по сравнению с другими крупными странами политику вмешательства в экономику и по мере роста своего могущества переходит ко все более активным действиям по переустройству общества как за счет выравнивания уровня благосостояния, что объявлено главной задачей государства и партии на текущий период, так и за счет создания уникальной системы полицейского контроля.

Резюмируя, можно сказать, что, несмотря на наличие в Китае элементов рыночной экономики, утверждать, что он полностью отказался от социализма, было бы ошибкой. В КНР сложилась своеобразная политико-экономическая модель, многие черты которой определяются особенностями КПК как коммунистической партии с определенным теоретическим наследием и системой ценностей.