Вопрос на миллиард: какие претензии Польша предъявляет Германии

Современная Польша – страна уникальная. Ни одно из государств, окружавших ее в 1990 году, сегодня не существует. В 1991-м распался Советский Союз, в 1993-м полюбовно развелись Чехия и Словакия. А началось это преобразование политического ландшафта в 1990-м, с растворения ГДР в объединенной Германии. В отличие от исчезновения СССР и ЧССР, рассматривавшегося как следствие победного марша Запада на Восток, обретение Германией долгожданного единства вызвало у Варшавы противоречивую реакцию. С одной стороны, поляки еще побаивались «боннских реваншистов», мечтающих восстановить немецкие рубежи образца 1937 года. Неожиданное смещение германской границы на сотни километров в восточном направлении могло вдохновить их на новые подвиги. В том, что объединение ФРГ и ГДР – хорошая затея, сомневались и многие авторитетные политики из граничащих с Германией стран.

Жизнь после смерти: к чему за 30 лет пришли бывшие советские республики

С другой стороны, когда стало ясно, что никакого реванша не собираются устраивать ни Бонн, ни Берлин, настроения в Польше сместились от страха к надежде. Западная граница стала окном в капиталистический мир, пусть и с восточногерманским акцентом. На фоне сложных социально-экономических процессов в странах бывшего советского блока и тем более турбулентности на пространстве распавшегося СССР Германия выглядела маяком стабильности и благополучия. К нему и направился корабль обновленного польского государства.

Специфику исторического момента прекрасно понимали и немецкие политики. Берлин приложил значительные усилия, чтобы служить для восточного соседа примером и быть проводником в мир капиталистического Запада. ФРГ инициативно содействовала европейской и трансатлантической интеграции Польши, благодаря чему уже в 1999 году она стала членом НАТО, а в 2004-м – Евросоюза. Конечно, в этом была заинтересована и сама Германия. Почти полвека после окончания Второй мировой ФРГ ощущала угрозу со стороны восточной границы. Когда после объединения страны немецкому руководству представился шанс создать вокруг себя пространство, населенное партнерами и союзниками, оно не преминуло им воспользоваться.

В начале XXI века казалось, что все германо-польские разногласия и конфликты канули в прошлое. Экономическое сотрудничество развивалось рекордными темпами. За короткое время Германия превратилась в главного торгового и инвестиционного партнера Польши и остается таковым по сей день. При этом Польша занимает пятое место в списке основных торгово-экономических партнеров ФРГ. В 2021-м товарооборот двух стран достиг внушительного показателя в 148 млрд евро, оставив позади Великобританию и Россию. Города Польши и Германии связывает около 500 соглашений о партнерствах (для сравнения: с Россией таких договоров действует около сотни). В проектах трансграничного сотрудничества, составляющих важную часть взаимодействия Берлина и Варшавы, задействовано свыше трех миллионов человек. Около двух миллионов поляков учат немецкий – это самый высокий показатель в мире среди негерманоязычных стран.

Дата начала Второй мировой войны могла быть иной, но избежать этого конфликта было невозможно

Однако, несмотря на все вышесказанное, между Берлином и Варшавой все чаще стали возникать политические и даже ценностные разногласия. Едва освоившись в статусе небольшой, но заметной части коллективного Запада, Польша развела бурную внешнеполитическую деятельность, самоутверждаясь в роли одного из важнейших игроков в Восточной Европе. Поначалу в Берлине смотрели на польских выскочек сквозь пальцы, но с определенного момента игнорировать эскапады восточного соседа стало невозможно.

Что же лежит в основе нынешних германо-польских противоречий? Прежде всего Германия и Польша по-разному видят свое место и роль внутри как Европейского союза, так и в рамках меняющегося миропорядка. Польские политики стремятся превратить свое государство в региональный центр притяжения, используя для этого пограничное положение со странами ОДКБ, инициативное одобрение внешнеполитических амбиций США и попытки выстроить собственные отношения с незападными международными игроками, прежде всего с Китаем. Дефицит ресурсов Варшава компенсирует напористостью и творческими подходами в дипломатии. Достаточно вспомнить о предложении Польши развернуть на ее территории американскую военную базу под громким названием «Форт Трамп». Трудно найти среди стран Запада сопоставимые примеры столь искреннего желания потрафить заокеанскому союзнику.

Статус регионального лидера Варшава стремится подкрепить работой в многосторонних форматах. Вишеградская группа, инициатива Трехморья, Люблинский и Веймарский треугольники и другие объединения используются для вовлечения соседей Польши в совместную работу на всех значимых направлениях. Несмотря на следование в фарватере трансатлантического единства, польская сторона активна и в рамках «Формата «14+1», связывающего страны Центральной и Восточной Европы с Китаем.

Почему войны памяти будут обостряться, и чем это грозит ЕС и России

Берлин наблюдает за этой кипучей активностью настороженно, не без оснований беспокоясь за собственные позиции в регионе. Немецкое влияние в Польше, основанное на масштабном экономическом присутствии, размывается действиями местных властей, стремящихся выстроить собственный внешнеполитический курс в отношении крупнейших международных игроков и ближайших соседей, в том числе и самой Германии. Внешнеполитические ресурсы Польши и ФРГ несопоставимы. Однако немецкая внешняя политика инерционна и неповоротлива, тогда как польское руководство может позволить себе провокационное поведение, время от времени приносящее дивиденды.

Своеобразный германоскептицизм Варшавы имеет и ценностное измерение. В те годы, когда Польша стремилась в ЕС, идеологическое оформление европейского единства оставалось почти таким же, что и на заре
интеграционных процессов. Европейский дом мыслился как пространство экономического процветания, не отягощенного издержками военных конфликтов среди его жителей, место средоточия историко-культурного богатства мира, перспективная площадка для технологических инноваций. Права человека, конечно, тоже были в этом наборе, но понимались как что-то само собой разумеющееся, не требующее акцента, поскольку в таком сытом и просвещенном обществе люди обречены жить в гармонии друг с другом.

Усиление идеологической риторики Брюсселя и Берлина, сопровождавшееся попытками определить, что же такое настоящие западные ценности, не встретило понимания в Варшаве. Польское руководство полагало, что добропорядочному европейцу достаточно придерживаться трансатлантического единства во внешнеполитических вопросах, крепить экономические связи со странами Запада, а в случае большинства восточноевропейских государств еще и сигнализировать о российской угрозе. Поддержку однополых браков или принятие бесчисленного множества гендеров Варшава не относила к числу обязательных европейских добродетелей, и попытки сделать их таковыми вызвали и продолжают вызывать непонимание и раздражение у поляков.

Конец эпохи Коля – Меркель: прощание с золотым веком

Для Берлина же идейно-ценностное измерение служит естественным продолжением развития европейского мышления. То, что об этом мало рассуждали канцлер единства Гельмут Коль и даже Ангела Меркель в первые годы работы главой немецкого правительства, говорит лишь о выдающемся прогрессивном характере современной немецкой политики. В Берлине не понимают, как Польша хочет жить в Евросоюзе и при этом не принимать его ценности. Даже если набор этих ценностей стремительно меняется, нужно следовать в фарватере этих перемен. Как говорил Михаил Горбачев, получивший в 1990-м звание «лучший немец года»: кто опаздывает, того наказывает жизнь.

Показательно и закономерно, что польско-германские противоречия наиболее явно воплотились в сфере исторической политики, где сплелись дипломатия, политический расчет, экономика и, конечно, сама история. На фоне непростых отношений с Берлином Варшава решила обратиться к проблеме, которую трудно оспаривать, но еще труднее делать частью политической реальности. Речь идет о возмещении ущерба, нанесенного Польской Республике за годы Второй мировой войны и нацистской оккупации. По подсчетам польских экспертов, Германия задолжала астрономическую сумму – $1,3 трлн! Как утверждают в Варшаве, расчеты сделаны без желания уязвить немецкую сторону, цифра указана минимальная, а если не делать скидку на добрососедство, то сумма может быть еще больше.

Учитывая развитие немецкой культуры памяти с 1970-х, действия Варшавы выглядят как удар ниже пояса. После исторического коленопреклонения канцлера Вилли Брандта перед памятником жертвам восстания в Варшавском гетто бередить старые раны, кажется, не вполне корректным. Да и не к лицу ближайшим соседям по ЕС и союзникам по НАТО ворошить события уже довольно далекого прошлого.

Более того, у претензий Варшавы нет юридических оснований. Нынешняя Польша – правопреемница Польской Народной Республики (ПНР) и, соответственно, всех подписанных ею договоров. Не важно, заключались ли они в 1953-м, когда Варшава вместе с Советским Союзом отказалась от репараций, в эпоху «новой восточной политики» 1970-х или в конце 1980-х, когда возможность пересмотра прежних соглашений с Германией была наиболее реальной. Можно понять эмоции, заставляющие польских политиков утверждать, что ПНР была «советской колонией» и все ее договоры не имеют силы. Но принять эти тезисы, учитывая их несовместимость с международным правом, сложно.

В свое время разыграть репарационную карту в отношениях с Германией пыталась Греция. Во время долгового кризиса, начавшегося в 2010 году, греки в ответ на претензии немецких кредиторов попробовали выставить счет за оккупацию страны гитлеровской Германией. Смещение акцентов в поиске источника кризиса с экономической политики Афин в начале нулевых годов в сторону Второй мировой взбудоражило немецкую общественность, зачастую сочувствовавшую грекам, но не растопило сердце Ангелы Меркель, давшей понять: торг здесь неуместен. Берлин не позволил тогда открыть репарационный ящик Пандоры и, очевидно, считает, что и сейчас этого делать не стоит.

Репарационные претензии Польши на первый взгляд представляются обреченными на неудачу. Тем не менее за последнее время они превратились из маргинальных разговоров в оформленную позицию Варшавы, которую обсуждают на высшем уровне. Вопрос о репарациях объединил в себе совокупность исторических обид, ценностную дипломатию, политический расчет и финансовые соображения. Какую бы проблему двусторонних отношений ни обсуждали немецкие и польские политики, вопрос репараций будет все чаще возникать перед Берлином. Пока немцы считают, что требования Варшавы можно просто игнорировать. Однако, после того как канцлер Шольц объявил начало «новой эпохи» (Zeitenwende), Германия должна уделять особое внимание запросам и фобиям восточноевропейских стран. В новом идейном контексте немецкой дипломатии миллиардная инвестиция в отношения с Польшей уже не кажется абсурдной.