10 лет для роста

Пределы роста

Мировой банк делит все страны мира по уровню дохода на три категории – с низким доходом на душу населения, со средним и с высоким. Страны с высоким ВВП – «золотой миллиард» (уже 1,3 млрд чел.) – это менее пятой части населения Земли, но они производят 2/3 мирового ВВП. Беднейший миллиард (на самом деле 850 млн чел.) не производит почти ничего – менее 1% мирового ВВП. Доход на душу населения различается более чем в 20 раз.

Посмотрим, как отличается экономическая динамика этих стран (см. табл.). Богатые страны последние полвека стремительно теряют динамику, замедляются. Развивающиеся, а вслед за ними и беднейшие страны, наоборот, резко ускорились. Мировой экономический кризис, начавшийся в 2007 году, ударил по развитым странам, и даже в 2010‑е годы они не смогли оправиться от него и выйти на траекторию развития. Кризис задел и развивающиеся страны, которые чуть замедлили свой рост из-за сокращения спроса на их продукцию со стороны развитого мира. Беднейшие страны, наоборот, ускорили разбег и впервые вырвались в мировые лидеры.

В чем же дело, почему механизм роста в богатейших странах сломался? Стоит обратить внимание на то, что это произошло вовсе не из-за дефицита природных ресурсов (страшная пугалка 70‑х годов), не из-за экологических катастроф (пугалка 80–90-х годов), не из-за глобального потепления или «озоновой дыры» (пугалки нулевых годов). Более того, резкое падение цен на нефть и их стабилизация на относительно низком уровне в последний год говорит как раз об изобилии ресурсов и энергоносителей. Экологические беды более-менее под контролем, по крайней мере именно в богатом мире с этим все относительно хорошо. Глобальное потепление, похоже, приостановилось, а «озоновая дыра» закрылась.

Демография определяет экономику

Экономика существует не сама по себе, как обычно ее воспринимают экономисты. Она существует только для того, чтобы обслуживать потребности людей. Нагляднее всего этот процесс описывает демография, которая в последнее время становится хозяином экономики: что лучше определяет потребности людей, чем их возраст, ожидаемая продолжительность жизни, число детей, стариков (соответственно, нагрузка налогов в пенсионные системы) и т. д.? Ключевой состав базовых потребностей человека – еда, тепло, размножение. В развитых странах они удовлетворены на приемлемом для населения уровне. Так зачем дальше развиваться, зачем отрывать от текущего потребления кусок и инвестировать его в будущее, если уже все хорошо?

Посмотрите таблицу, и вы увидите, что население Земли делится не просто по доходу – для разных доходных групп характерны и разные типы демографического воспроизводства населения. Бедные страны живут в «старом мире» с высокой смертностью. Чтобы компенсировать ее, необходима высокая рождаемость. Высокий естественный прирост населения предъявляет повышенные требования к росту ВВП. В этих странах велика доля детей, которые являются зависимой, не производящей частью населения. Именно здесь максимальная нагрузка иждивенцев на одного работающего. В Нигере приходится более 1 ребенка на 1 работающего (106% в 2015 году).

Богатые страны живут в совершенно ином типе воспроизводства населения – с низкой смертностью и минимальной рождаемостью. Здесь критически мало детей, и население многих стран этой группы начинает сокращаться (отрицательный естественный прирост). Нагрузка иждивенцев на одного работающего вновь увеличивается, так как из-за роста продолжительности жизни резко растет число людей старшего поколения, которые уже вышли на пенсию и в основной своей массе уже не работают, а живут на накопленный капитал + выплаты пенсионных систем. Лидером тут является Япония с сегодняшним показателем 43,4% и перспективой увеличения этого показателя до 70% к середине века.

А вот развивающиеся страны находятся в естественном наилучшем положении для экономического роста – доля детей тут быстро падает, а число стариков еще не выросло, нагрузка зависимых на одного работающего минимальна. И, соответственно, максимален потенциал экономического роста. Это называется первый демографический дивиденд, или «демографическое окно возможностей». Последний термин лучше описывает ситуацию, подчеркивая, что для каждой страны это окно однажды распахивается, а потом закрывается. И только от самой страны зависит, насколько она может воспользоваться уникальными возможностями для роста.

Две ловушки и два перехода

Сегодня в мире мы видим сосуществование трех разных типов воспроизводства населения и три разные экономические модели, им соответствующие.

1. Беднейшие страны. Находятся в мальтузианской ловушке* бедности. Они слишком бедны, чтобы сберегать, число детей слишком велико и быстро растет, чтобы наращивать ВВП на душу населения. Слишком молоды, чтобы думать о будущем.

2. Развивающиеся страны. Максимальный потенциал экономического роста. Минимальная нагрузка иждивенцев на одного работающего. Лучший возраст, чтобы думать о будущем, сберегать и инвестировать. Естественный прирост населения замедляется, экономический рост разгоняется.

3. Богатые страны. Находятся в ловушке богатства. Пенсионное население, у которого уже все есть и которое слишком старо, чтобы что-то сберегать и думать о будущем, люди хотят жить настоящим и максимизировать текущее, сегодняшнее потребление. Доля старших возрастов растет, экономический рост замедляется, безработица постоянно высокая.

Каждая страна в своем развитии проходит (или пройдет в будущем) все эти три стадии. И придется пройти сквозь два барьера, два экономических перехода (по аналогии с демографическими переходами). Их пройти трудно, но необходимо.

Первый переход – от бедности к развитию, прорыв мальтузианской ловушки. Страна находит возможности увеличить собственные инвестиции и с их помощью разогнать экономический рост выше темпов роста населения.

Второй переход намного сложнее. От быстрого роста – к медленному. Торможение. Снижение инвестиций. Переоценка активов в соответствии с новыми потребностями. Это путь кризисов, как обычных, циклических, так и кризисов падения цен на активы (дома, финансовые активы – сбережения, ценные бумаги, фьючерсы на нефть и другие товары). Именно в этом суть последнего экономического кризиса в мире, который странным образом затронул почти только развитые страны – и никакие другие – и наиболее ярко проявился именно в падении цен на активы, а не на предметы текущего производства.

Посмотрим на динамику доли инвестиций в ВВП в трех группах стран. Мы видим, что в богатых странах она падает, в развивающихся – держится на высоком уровне, а в нулевые годы даже растет. А в бедных странах – растет стремительно.

Кажется, это нарушает логику рассуждений о мальтузианской ловушке бедности, в которой находятся страны с низким доходом. Но, если вернуться к таблице, мы увидим, что норма сбережений в бедных странах всего лишь чуть выше 10% по сравнению с 20% у богатых и 30% у развивающихся. Но вот норма инвестиций у бедных вдвое выше нормы сбережений. Это происходит за счет международных потоков капитала. Крупнейшие иностранные компании из развитого и развивающегося мира переводят в беднейшие страны свое производство, потому что там самая дешевая рабочая сила. И самое удивительное, это происходит чисто рыночным путем, с минимальным участием международных финансовых организаций. Именно иностранные инвестиции позволяют сегодня беднейшим странам вырываться из ловушки бедности.

Оба экономических перехода происходят объективно, вне зависимости от усилий правительств или мнений политиков, культурных особенностей стран, их политических систем или идеологических предпочтений. Они происходят с силой экономических законов.

И эти переходы однонаправленны, всегда вперед и никогда назад. Вслед за демографическими изменениями. Можно даже примерно прикинуть медианный возраст населения стран (такой, что половина населения страны младше его, половина – старше), чтобы понимать потенциал их экономического роста и место на «шкале переходов». Сейчас первый переход страна осуществляет при медианном возрасте населения 20–25 лет, второй – 35–40.

Со вторым экономическим переходом впервые столкнулись СССР и Япония еще в 70‑х годах прошлого века. Но СССР и его наследники так и не завершили переход, мы живем все еще в его рамках. А вот Япония второй экономический переход завершила и после впечатляющего экономического рывка в 50‑х–70‑х годах получила череду кризисов в 80‑х и «потерянное десятилетие» 90‑х. Потом считать «потерянные» годы уже перестали, потому что страна не может выбраться из ситуации нулевого экономического роста до сих пор, что вполне соответствует ее положению как лидера демографического перехода – самое старое и долго живущее население в мире, заинтересованное в потреблении, а не росте, и максимальная нагрузка зависимых на одного работающего.

Япония – это страна, которая вот уже четверть века живет в новой демографической и экономической реальности. Это экономическая модель будущего, того, куда движется развитый мир, а в конечном счете и весь мир. Совсем не потому, что он хочет там оказаться, но он мало что может противопоставить силе объективных экономических законов.

Слабая валюта – путь экономического роста

Еще в 80‑х годах прошлого века казалось, что нет выхода из долговой ловушки: богатые страны кредитуют развивающиеся, и те быстро накапливают сверхвысокие долги, которые не то что отдать, а даже обслуживать (то есть выплачивать проценты) не могут. Долговая яма всего мира перед развитыми странами казалась бездонной. Но вдруг, за исторически кратчайший период времени (менее двух десятилетий – 90‑е и нулевые годы), все изменилось. И с середины нулевых годов все наоборот – международные резервы развивающихся стран в свободно конвертируемых валютах превысили их долг. А так как инвестируются средства международных резервов в основном в долговые обязательства развитых стран (как самые надежные ценные бумаги в мире), теперь получается, что именно развивающиеся страны кредитуют богатых. Почему это случилось?

Только инвестиций для быстрого экономического роста недостаточно. Более того, на чисто внутренней динамике получить быстрый экономический рост можно преимущественно военными методами (что и происходило перед и во время мировых и локальных войн) – за счет отказа населения от внутреннего потребления и перераспределения производства на выпуск непроизводительных товаров для военных нужд. Но и это возможно только в исторически краткие периоды времени.

А можно ли ускорить экономический рост, пользуясь возможностями других стран? Да, именно в этом и заключается «секрет» экономических рывков послевоенных Японии и Германии, современных «тигров» роста Юго-Восточной Азии (Китай, Южная Корея, Тайвань, Гонконг, Сингапур и др.). Это всегда и везде был экспортоориентированный рост. Внутренний рынок расширялся за счет внешнего. И происходило это почти всегда с помощью простого инструмента – слабой национальной валюты. При падении своей валюты происходит двойной эффект для экономического роста: конкурентоспособность экспортеров на внешних рынках растет, а на внутреннем – получает преимущество отечественный производитель.

Простейший способ ослабления/сохранения слабой валюты – это рост международных резервов центрального банка страны. Этот механизм обеспечения роста развивающиеся страны начали активно использовать в 90‑х и сделали особый упор на него после азиатского финансового кризиса 1997 года. Спустя всего десятилетие после этого кризиса представить себе его повторение уже невозможно – центробанки быстроразвивающихся стран скупили столько валюты, что начали кредитовать богатые страны.

В то же время развитые страны допускают именно завышенный курс своих валют, они теряют на экономическом росте и безработице (производства уходят в развивающиеся страны), но выигрывают в потреблении дешевых импортных товаров. Поэтому, пока дело не дошло до мирового (на самом деле только богатого мира) экономического кризиса, такой баланс валютных политик всех устраивал. И только после кризиса для возврата потерянного экономического роста и сокращения безработицы богатые страны (прежде всего США) начали борьбу с такой практикой. Но как тут бороться, если, например, Китай просто привязал свой заниженный юань к доллару? Только политическими методами, требуя девальвации юаня к американской валюте. Что в последние годы и происходит.

Россия: окно роста закроется через 10 лет

Медианный возраст населения России – 38 лет. Мы прямо в середине второго экономического перехода. Мы находимся в его рамках с 70‑х годов, медианный возраст населения СССР/России рос, но росли и возраст, и продолжительность жизни всего мира, а значит, и возраст второго перехода. Мы не выходили за его рамки последние полвека. Возможно, именно поэтому у нас так затянулась череда экономических и политических кризисов последние полвека.

По среднему прогнозу ООН (цифры которого используются в статье), к 2025 году Россия достигнет медианного возраста 40 лет, и «демографическое окно возможностей» для нас закроется. В чем механизм «захлопывания» окна? В увеличении склонности к потреблению «здесь и сейчас» и снижении ценностей экономического роста:

– Население стареет и не хочет инвестировать, а хочет увеличить текущее потребление. Норма сбережений, а следовательно, и инвестиций в ВВП падает.

– Люди хотят сильного рубля, то есть дешевого импорта и загранпоездок. Но сильный рубль тормозит экономический рост.

– Доля иждивенцев на одного работающего растет.

– Люди активно залезают в долги перед банками. Закредитованность российского населения стремительно выросла с 15% от объема сбережений в 2003 году до около 70% с 2009 года и до сих пор.

– Компании залезают во внешние долги. Сегодня эти долги в 1,5 раза превосходят золотовалютные резервы ЦБР. Да, последний год компании активно отдают долги, но как раз за счет адекватного сокращения резервов ЦБР.

– Активное использование иностранной рабочей силы (гастарбайтеры). Современная экономика на 60–80% состоит из услуг, и большинство этих услуг нельзя импортировать, но зато можно импортировать дешевую рабочую силу, которая будет их оказывать.

Эти процессы характерны в той или иной степени для всех стран периода второго экономического перехода. И мы легко находим их в современной России. Пока за исключением первого – склонность к сбережениям россиян еще достаточно высока и росла в последние годы. Но – увы! – это не вело к экономическому росту, потому что мы имеем резко отрицательный разрыв между инвестициями и сбережениями. Инвестиции ниже сбережений сейчас на 5–7% ВВП, а в середине нулевых годов были ниже на 12–15% ВВП. Этот колоссальный «вычет» из возможного экономического роста – накопление так называемых «бюджетных фондов» и утечка капитала. Мы сами тормозили свой экономический рост неудачной экономической политикой.

Не надо думать, что если мы сейчас не имеем экономического роста, то подождем немного и получим его потом. Никакого «потом» уже не будет. Демографические и экономические процессы однонаправленны. Еще лет 10 этих процессов – и наша экономика окончательно утратит драйв и пассионарность. Мы станем пенсионной страной с пенсионной экономикой. Не потому, что у нас будет плохое правительство или неудачная экономическая политика. А потому, что уже никто – ни население, ни частный бизнес, ни политики – не захочет никаких текущих «жертв» ради будущего потребления, ради экономического роста. Мы будем хотеть всего и сразу прямо сейчас. А обеспечить это возможно только мерами, прямо противоположными стимулированию экономического роста. Произойдет стабилизация нашего уровня жизни на стадии заметно ниже современного уровня развитых стран.

А вот именно сейчас, исходя из мировых трендов и экономических процессов, мы должны иметь не кризис и спад ВВП на 4%, а рост на 6–8% в год. Сейчас мы в первой дюжине стран мира по минимальной нагрузке иждивенцев на одного работающего. У нас уже очень мало детей и пока немного стариков. Мы в одной нише с Китаем и потенциально должны иметь те же темпы роста. И если мы их не имеем, то это вопрос исключительно качества нашего государственного управления. Именно нулевые и десятые годы XXI века – самое благоприятное время для экономического рывка России. В нулевые мы возможностью воспользовались и полтора года имели даже двукратные темпы роста ВВП (свыше 10% на рубеже веков). Значит, можем!

И очень обидно видеть, как наше время утекает у нас на глазах. За счет старения населения уже к 2025 году доля иждивенцев на одного работающего вырастет с нынешних 39% до 50%, а к 2050-му – до 60% (средний прогноз ООН, эта доля рассчитывается как отношение населения в возрасте до 14 лет и после 65 лет включительно к населению в возрасте 15–64 года).

Если мы теряем ближайшие 10 лет для экономического роста, то к 2025 году наша страна может оказаться уже слишком старой, чтобы быть богатой. Мы уже никогда не будем иметь быстрого экономического роста, не догоним и не перегоним по уровню жизни Америку, Европу и Японию… Никогда.