Основа

Цоя иногда пренебрежительно называют пэтэушником, стараясь подчеркнуть, что такой вот неотесанный парень попал в круг элиты ленинградского рока, состоящий, можно подумать, сплошь из академиков. На самом деле у Цоя было весьма основательное художественное образование: пресловутое ПТУ (профессионально-техническое училище) было реставрационным (специальность – резчик по дереву), а до него он окончил художественную школу и некоторое время ходил в худучилище им. Серова. Барабанщик «Кино» Георгий Густав Гурьянов (сам очень успешный и востребованный сегодня живописец) подчеркивал, что они с Цоем выделялись в арт-подполье Ленинграда: «Мы единственные два парня, у которых художественное образование и которые могут изобразить без труда все, что угодно».

Родители надеялись, что Виктор станет художником, и он в общем стал им. После знакомства с Гурьяновым и Тимуром Новиковым в начале 1980-х он присоединился к их авангардному объединению «Новые художники» и стал делать работы в духе современного искусства. Некоторые из них легендарная пропагандистка русского рока Джоанна Стингрей вывозила в США и продавала.

Многие отмечали начитанность Цоя. Например, его супруга Марьяна вспоминала: «Пока мы жили все вместе с моей мамой (у нее довольно большая библиотека), там не осталось ни одной книги, не прочитанной им. Кроме разве что какой-нибудь «Песни о Нибелунгах», которая противоречит каким-то его внутренним убеждениям. Он жуткое количество всего прочитал».

Романтика

В Борисе Гребенщикове и Майке Науменко Цой обрел старших товарищей, которые, как было принято выражаться в Советском Союзе, расширяли его музыкальный кругозор. Хотя к моменту знакомства с ними Виктор был уже достаточно подкованным меломаном, успел поиграть хард-рок в группе «Палата № 6» и панк-рок в «Автоматических удовлетворителях».

«Он всегда любил выискивать новые альбомы», – вспоминала Марьяна. По свидетельству сооснователя «Кино» Алексея Рыбина, БГ одно время пытался приохотить Цоя к американской группе Grateful Dead – и кто знает, как звучало бы «Кино», если бы ему это удалось. Но Цой в то время был поглощен «новой романтикой». Это течение возникло в британской поп-музыке в начале 1980-х как реакция на цинизм и нарочитую грубоватость бушевавшего в конце 1970-х панк-рока. Duran Duran, Ultravox, Spandau Ballet и другие группы новых романтиков в противовес панкам культивировали изящество и даже вычурность, проявлявшиеся не только в музыке, но и во внешнем виде.

30 лет назад сложились музыкальные каноны, не утратившие актуальность и сегодня

Рыбин особо выделяет «любимейшую группу» Цоя того времени (почти неизвестную ныне в России) – британцев Classix Nouveaux и особенно их композицию 1981 года Guilty с дебютного альбома Night People. В то время Цой с Рыбиным не имели технических возможностей, чтобы воспроизводить полуэлектронный звук новых романтиков. Они играли в две гитары – так и был записан первый альбом «Кино» «45» – и свою принадлежность к новым романтикам обозначали с помощью яркого грима, причесок и причудливых костюмов, вроде кафтанов и жабо. Но уже во второй половине 1980-х «Кино» сможет добиться звука, весьма похожего на Classix Nouveaux.

Цой с удовольствием слушал даже такие стилистически далекие от «Кино» группы, как Motorhead или Dead Kennedys. Но фундаментальное влияние на него как на композитора оказали The Beatles. Блестящий мелодист, Цой много почерпнул у Леннона и Маккартни. «Его любимой пластинкой была With The Beatles – он ее бесконечно слушал, обожал голос Джона Леннона. Мы с ним гуляли по улице, он все время пел песню Please Mr. Postman, стараясь спеть ее так, как пел Леннон», – вспоминает Рыбин.

Учитель

Запись альбома «45» организовал Гребенщиков, и его роль в судьбе «Кино» трудно переоценить. «БГ в некотором роде его (Цоя) отец. Даже не то что отец – дурацкое сравнение, – а скорее учитель, – объясняет Марьяна. – Потому что он вытащил его из того плавающего состояния, в котором тогда находился Витька. То есть Цой все равно бы вылупился из яйца, просто неизвестно, когда бы все это произошло».

Гребенщиков участвовал и в записи «Начальника Камчатки», но во второй половине 1980-х их пути с Цоем разошлись. Виктор уже не нуждался в поддержке и наставничестве. Охладели его отношения и с Сергеем Курехиным, который одно время привлекал «Кино» для участия в своей «Поп-механике».

Густав

Сегодня Цой – это легенда и «наше всё» от рок-музыки. За столь монументальным образом сложно разглядеть, что это был живой человек, не чуждый обычным мирским стремлениям, например, стараться быть модным. А между тем стремление это Цою было ой как присуще!

Лидер «Алисы» Константин Кинчев вспоминает: «Цою это очень важно было – знать, что модно в данный момент. Он еще в 1985 году мне с гордостью заявлял, что они, мол, самая модная группа. Не хочу сказать плохо, но конъюнктуру Цой очень чувствовал. Все, что модно, он отслушивал, отслеживал и анализировал».

Заявление тем более примечательное, что и сам Кинчев в те годы внимательно следил за свежими тенденциями в поп-культуре.

Дмитрий Левковский, менеджер ленинградской группы «Игры», говорил: «Цой поставил простую и ясную цель перед коллективом – стать самой модной группой СССР. Именно модной, эта тема тогда постоянно муссировалась. "Кино" стало тогда группой модников-авангардистов благодаря Густаву».

По словам Рыбина, в присутствии Гурьянова менялось даже поведение Цоя. «Рядом с Густавом он превращался вот в этого "космического пришельца"», – сетует Рыбин в книге «"Кино" с самого начала и до самого конца».

Гурьянов стал барабанщиком «Кино» в 1984 году, но с Цоем они познакомились раньше. Густав был настоящий денди – это импонировало Цою.

«Тогда две-три молодые компании объединились: "Кино", "Новые художники", Олег Котельников, Юфит с армией своих панков-некрореалистов», – вспоминал Гурьянов. Вместе с Тимуром Новиковым, Евгением Козловым и другими питерскими художниками Цой рисовал и разрабатывал художественную сторону «Кино» – плакаты и обложки альбомов.

Американка и британцы

Вскоре «Кино» сменили жабо на черные одежды, и тоже неспроста. Посмотрите клип на песню Mother’s Talk (1984) британской группы Tears For Fears, и вы увидите готовую группу «Кино» конца 1980-х: черные костюмы, модельные стрижки, играющий стоя барабанщик (к слову, Густав барабанил стоя, не подражая кому-либо, а чтобы его, такого красавца и модника, было лучше видно).

Благодаря Джоанне Стингрей в середине 1980-х в тусовке появился видеомагнитофон – большая редкость по меркам СССР. «Смотрели клипы The Smiths, Duran Duran, The Cure, все их выучивали наизусть и перенимали внешний вид», – вспоминает басист «Звуков Му» и летописец русского рока Александр Липницкий.

Кроме того, Стингрей, отчаянная американка, влюбившаяся в ленинградских рокеров, привезла из США музыкальные инструменты и портативную звукозаписывающую студию, которая сделала «Кино» самой технически оснащенной группой советского андеграунда. На этой аппаратуре был записан альбом «Группа крови».

В отличие от Гребенщикова и Науменко, Цой не любил жонглировать цитатами из западных рок-классиков или адаптировать их тексты. Другое дело – музыкальные заимствования. Не секрет, что некоторые песни «Кино» очень напоминают произведения The Cure, The Smiths, Sisters Of Mercy и других британских групп того времени. «"Кино" не стеснялась заимствовать музыкальную ткань у других групп», – говорит Алексей Вишня, певец и звукорежиссер, работавший с «Кино» над альбомами «Это не любовь» и «Группа крови».

«Мы слушаем очень много музыки и стараемся что-то взять оттуда, но без подражательства», – уверял сам Цой.

Брюс Ли

В фильме «Игла» герой Цоя Моро демонстрирует приемы кунг-фу. Цой действительно занимался восточными единоборствами. Но для него эстетика была важнее практических боевых навыков. А воплощением этой эстетики был Брюс Ли – герой-одиночка, загадочный и независимый. Большим фанатом Брюса Ли был и Гребенщиков, но азиатская внешность и характер Цоя давали ему бесспорные преимущества в подражании этому актеру. Как мы сейчас понимаем, Цоя и Ли роднят и внезапная ранняя гибель, и последующее превращение в поп-идолов.

Увлечение восточными единоборствами в СССР было сродни увлечению западной рок-музыкой – и то, и другое оставалось уделом «непростых советских граждан» и официально не одобрялось. После короткой «оттепели» 1978–1981 годов, когда существовала Федерация карате СССР и прошел чемпионат страны, было введено уголовное наказание за обучение карате как «не имеющему отношения к спорту рукопашному бою, культивирующему жестокость и насилие, наносящему тяжелые травмы участникам, пронизанному чуждой нам идеологией» (официальная советская формулировка).

Цой занимался не карате, а кунг-фу, тоже, естественно, подпольно, потому что милиция в системах единоборств не разбиралась. Его тренером был востоковед и спортсмен Сергей Пучков. «Витя продержался год на хорошей нагрузке, когда по-настоящему тренировались, а потом пошли концерты, их было все больше, и мы перешли от индивидуальных занятий к выездам», – рассказывает тренер.

Звукорежиссер и продюсер Андрей Тропилло вспоминает, что запись «Начальника Камчатки» и «Ночи» давалась ему тяжелее, чем первый альбом «Кино», из-за того, что Цой и компания непрерывно скакали по студии, «демонстрируя друг другу приемы карате». Примерно то же самое, по словам Алексея Вишни, происходило и во время записи «Группы крови».

Эстетика боевиков с Брюсом Ли во многом определила героическое направление песен Цоя с его «ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть».

Жесткая рамка

Может показаться, что к «героической фазе» группа «Кино» перешла очень резко: еще вчера это были новые романтики, певшие «мы хотим танцевать», а сегодня – суровые мужчины в черном, чьи «замерзшие пальцы ломают спички, от которых зажгутся костры».

Главной пропагандистке русского рока в США исполнилось 60 лет

«Предыстория возникновения этого альбома окутана тайной. В "Кино" играли люди, не служившие в армии, модники, тусовщики, организаторы первых ночных дискотек, и тут на тебе – "Группа крови". Все случилось по неведомым законам. Если бы это написал Шевчук, который дружил с солдатами, это было бы логично. Но это никак не ожидалось от Цоя», – считал Александр Липницкий.

Но «стук копыт» слышен уже в «Начальнике Камчатки», а о «холоде приклада» поется даже в беззаботном цикле «Это не любовь». Другое дело, что таким несерьезным песням, как «Ситар играл» или «Рядом со мной», не было места в новом мужественном мире «Кино», хотя сочинять легкие песни Цой продолжал. Была даже идея перепоручить исполнение этого «легкого жанра» другой группе.

«По жизни Цой не был пафосным, он был веселым и писал вот такую лирику, – говорит Юрий Каспарян. – Но исполнять эти песни мы не могли. Никак. Конечно, под них можно было создать отдельный бойз-бенд, пошли такие мысли… Мы даже всерьез это обсуждали».

Соседи по рок-клубу

Цоя с юности волновали темы героизма и доблести, да и у любимых им новых романтиков героического пафоса хватало. Другое дело, что прежде он еще не был готов подать эту тему прямолинейно, в лоб. А к 1986 году, видимо, созрел. Возможно, его подтолкнули к этому песни «Алисы» – ведь «Кино» была не единственной героической группой Ленинграда. Рассказывают, что Цой внимательно слушал альбом «Блок ада», когда тот был только что записан. Кинчев как-то обмолвился, что даже в манере Цоя горделиво держать себя на сцене он узнает свое влияние.

У гремевшей в середине 1980-х группы «Телевизор» тоже был очень воинственный посыл, да еще и политизированные песни. На фоне таких коллег «Кино» начинали выглядеть беззубо, что, вероятно, подстегнуло Цоя к «более решительным действиям».

Возможно, это было как раз то, о чем он говорил в 1986 году своему другу юности Максиму Пашкову, с которым некогда играл в группе «Палата № 6»: «Очень просто все просчитать и понять конъюнктуру в данный момент. Во всей культуре существуют определенные дыры, которые надо затыкать, на них работать и "делать звезду". Нужно только почувствовать, найти это место, и всё».

Характерно, что многие, ценившие «Кино» за альбомы «45» и «Это не любовь», не приняли этой трансформации, посчитав героический этап творчества слишком прямолинейным и плакатным, зато появилась новая армия фанатов, начавших знакомство с Цоем именно с «Группы крови».

Поглумиться над героем

Катившаяся по стране перестройка подкидывала темы для песен: «Я ждал это время, и вот это время пришло». Но при этом лирический герой Цоя, как и он сам, продолжал скептически относиться к возможным переменам, дойдя к «Черному альбому» до откровенного пессимизма. Горьких настроений в песнях Цоя всегда хватало – и это тоже часто забывается, когда из него лепят «последнего героя». Он не стеснялся говорить «я не знаю, как мне прожить следующий день» или о том, что перемены на самом деле пугают, а его герой уходит туда, «где его никто не ждет».

Цой явно понимал, что героическая поза, если в ней задержаться надолго, рискует окарикатуриться, поэтому, похоже, планировал расправиться с ней собственноручно.

Рашид Нугманов, режиссер «Иглы», говорит, что в следующем, так и не снятом фильме они с Цоем собирались «поглумиться над героическим жанром»: «Предполагалась двойная игра: безусловный героический образ и в то же время ироническое отношение к нему и режиссера, и актера». Трудно представить себе, что человек с таким тонким чувством юмора, как Цой, мог бы без тени иронии держать «героическое лицо» на протяжении многих лет.

Боярский и другие

Формально Цой был советским артистом – он не застал распад Союза, но насколько вообще советская реальность определяла его творчество? Пока что мы видим человека, слушавшего западную музыку и отечественные подпольные (то есть «антисоветские», в понимании чиновников) группы, очень начитанного, любителя западных боевиков и Брюса Ли.

Как новая книга о классике питерского рока Майке Науменко бросает вызов всем предыдущим

Судя по рассказам друзей, в жизни Цоя было место и советским реалиям. Вспоминал Андрей Свин Панов: «У Цоя были хорошие склонности к пародированию. Он неплохо пародировал советских исполнителей – жесты, манеры. Особенно он любил Боярского. И Брюса Ли, но это уже потом. А с Боярским было заметно очень. Он ходил в театры, знал весь его репертуар. Ему очень нравились его прическа, его черный банлон. Цой говорил: "Это мой цвет, это мой стиль"».

В последние годы, когда Цой вынужденно сидел дома, избегая общественных мест, где его сразу узнавали, он с удовольствием и много смотрел телевизор. То было перестроечное советское телевидение, когда действительно показывали много прежде необычного и редкого, чего сегодня уже не увидишь.

В Цое не было ни любви, ни агрессии по отношению к советской действительности. Это была скорее позиция «постороннего»: человека, живущего в своем мире, хотя и с интересом смотрящего по сторонам. Постоянной проблемой для него были отношения с советским начальством: все они – от вахтеров до чиновников – чувствовали в нем чужого и напрягались. Из-за такого отношения Цою даже не выдали удостоверение рабочего после курсов кочегаров.

Ничего лишнего

Такому «постороннему» человеку не было дела до социальной активности. Гурьянов вспоминает: «К диссидентам мы с Виктором очень плохо относились, издевались и смеялись. Даже песня же есть на эту тему: "Нам не дали петь… Попробуй тут спой" – о людях, которые могут пожаловаться на то, что они могли бы что-то сделать, но им не дают что-то сделать. Вот такая глупость. Будут обвинять вся и всех, а не будут видеть свои немощи: мы вот жалкие художники-диссиденты. Они все же были против чего-то, боролись с чем-то, а мы игнорировали это, радовались и создавали себе среду такую, которая нам бы была вполне приятна».

Ставшая гимном протеста и, по мнению некоторых публицистов, созданная в «лабораториях ЦРУ» песня «Хочу перемен», по утверждению музыкантов «Кино», рассказывала о внутренних переживаниях героя, а не о сдвигах в жизни общества.

Вместе с тем Гурьянов вспоминал, что у Цоя был ряд едких, издевательских песен, адресованных коллегам и всяческим «деятелям культуры», никогда не опубликованных. Цой был живым, и его интересовала живая жизнь, а не только высечение слов в граните. Другое дело, что в последние годы он начал четко представлять себе свою роль в культуре и, отбрасывая все незначительное, уверенной рукой художника вел одну главную линию.