В общем, картинка получается мозаичной, но при этом мало похожей на ту гармонию цветов, что существовала в ЕП 10–15 лет назад. И такой результат выборов отражает общую картину европейской политики – Европа становится более фрагментированной, а национальные интересы у отдельных государств ЕС все чаще доминируют над общеевропейскими. Хорошо это или плохо для России?

«Москва заинтересована в единой Европе» – этот тезис стал академическим и медийным трюизмом. Сомневаться в его истинности не принято. Почему? Изначально, видимо, в силу сурового исторического опыта. Уж слишком много войн и вторжений с Запада пережила Россия до того, как на Старый Свет опустился умиротворяющий покров европейской интеграции. И с этим сложно не согласиться. Европейская интеграция – это уникальный эксперимент, когда из отношений между государствами исключено применение силы. И он обязательно должен быть продолжен.

Однако нельзя отрицать и того, что представление об однозначной благости единой Европы для России обросло своими мифами. Самый распространенный из них – миф о том, что единая Европа станет более независимой от США. Результатом его воздействия на российское внешнеполитическое мышление стал ошибочный тезис о том, что расширение ЕС – это лучшая альтернатива расширению НАТО. В 1999м этот миф был развеян энергичным участием европейцев в агрессии США против Югославии.

Уже в 2000х действия единой Европы заблокировали все возможности для диалога с Россией по вопросам европейской безопасности. Произошло это поскольку европейская солидарность подразумевает принятие решений по принципу наименьшего общего знаменателя. В 2009 году Европа переживала период, наверное, наибольшего своего единства и дружно одобрила политику «восточного партнерства», главным результатом которой стал военно-дипломатический кризис на Украине. И за все эти годы довольно проблематично найти примеры, когда единая Европа смогла бы выступить против даже самых безумных начинаний Вашингтона.

Другой миф – это то, что с единой Европой легче договариваться. Поговорите об этом с жителями Калининградской области, которые из-за европейского единства с 2003 года должны получать специальную визу, для того чтобы попасть в Россию наземным путем. Просто потому, что при вступлении Литвы в ЕС европейское единство не позволяло сделать для «стратегического партнера» России даже минимальное исключение из общих шенгенских правил. С единой Европой договариваться намного труднее просто потому, что брюссельские администраторы должны учитывать мнение каждой страны ЕС, включая наиболее сложных для России партнеров.

И, наконец, никто не будет спорить с тем, что России нужна единая и дружественная Европа. Только вот естественные предпосылки для такой дружественности не столь многочисленны, как хотелось бы. А если верить авторитетному мнению таких ведущих европейских ученых, как Ивэр Нойманн, считающих, что для европейцев Россия – это «объединяющий другой», они и вовсе отсутствуют.

Так что, если Европа все равно не сможет преодолеть восприятие России как «другого», то пусть уж она будет максимально разнообразной. С отдельными европейскими народами нам уж всяко будет проще договориться. С одними – в силу их природной недрачливости, с другими – по причине их корыстной расчетливости, а с третьими – из-за их любви к масштабной дипломатической интриге. Здесь России тоже есть чем себя проявить. За последние 28 лет Москва накопила уже достаточный опыт общения с единой Европой. И этот опыт за редкими исключениями был не самым позитивным. Теперь, глядишь, попробуем с другой Европой. Не единой.